Зов Оз-моры
Шрифт:
– Мне б с инь-атей поговорить. Где его найти? – спросила Варвара.
Старичок, услышав мокшанскую речь без акцента, заулыбался гостье.
– Я и есть инь-атя, дочка. Кежедеем меня зовут.
– А я Толга. Здесь мёд можно купить?
– Есть медок, дочка. Липовый.
– Липовый? – недоверчиво переспросила Варвара. – Угожье
– Рядом. Можешь посмотреть, но зачем? Мёд сам за себя скажет. Открытый парь в сенях стоит. Подойди, попробуй.
Варвара махнула Василию, и они вместе вошли в просторные, чистые сени деревенского старосты. Там в уголке стояла дюжина липовых парей-пудовок. Кежедей открыл один из них.
– Толга! Ярхцак![7] – сказал он и протянул Варваре деревянную ложку.
Та попробовала мёд, зачерпнула ещё ложку и дала Василию.
– Да, это липец, – заключил Поротая Ноздря. – Сколько он хочет за пуд?
Варвара перевела вопрос.
– Шесть алтын, – ответил дед.
– Много! – отрезал Поротая Ноздря. – Возьму все кадки, кроме початой. По пять алтын.
Они ещё долго торговались при посредстве Варвары и сошлись на одиннадцати алтынах за два пуда.
– У соседей тоже есть мёд, – сказал на прощание старик.
– Пока хватит, – ответил Василий. – Дай Бог этот продать. Попозже приедем.
Василий с Денисом погрузили мёд на сани, и они поползли к реке по вьющейся змеёй лесной дороге, затем спустились на заснеженную броню Цны, набрали скорость и покатились к Тамбову по прямому руслу.
К караульной избе повозка подошла ближе к закату. Одиноко стоявший возле двери стрелец поклонился, приветствуя Василия. Поротая Ноздря соскочил с саней:
– Кирилл, ты чего здесь стоишь?
– Велено было тебя ждать, Василий Ильич.
– Зачем?
– Велено, чтоб Денис изутра был в съезжей избе.
– Кто велел?
– Савва Петрович. Сказал, пусть Денис к рассвету придёт, а ещё лучше затемно. И ждёт.
– Кого?
– Воеводу, – ответил стрелец. – Роман Фёдорович говорить с ним будет.
– Боборыкин? С Денисом? Ты, чай, лишнего не хлебнул?
– Капли в рот не брал. Полдня ждал здесь, а тебя нет и нет.
– Чай, Бестужев посмеяться над нами решил?
– Петрович не любит шутки шутить, сам знаешь. Не в обычае это у него.
Поротая Ноздря забеспокоился. Зачем сам воевода вызывает его подчинённого? О чём будет с ним говорить?
– Кирилл, замёрз? Тебя же ж, поди, супруга обождалась? Ступай домой.
Василий зашёл вместе с супругами в караульную избу, скинул тяжёлый тулуп, опустился на скамью и жестом приказал Денису сесть рядом. Он пребывал в полном недоумении и беспокойстве.
– Денис! Чего же ж Роману Фёдоровичу от тебя понадобилось?
– Откель мне знать?
– Чай, кто
– Он разве запрещает стрельцам торговать?
– Нет. О чём же ж он с тобой гутарить решил. Неужто о черкасах запорожских?
– С чего бы?
– Тогда о чём же ж?
Денис пожал плечами: у него не было даже догадок касательно того, о чём с ним захотел поговорить воевода. Варвара, сочувственно улыбаясь ему, вытащила из печи чугунок со вчерашней кашей.
– Ешьте, мужики! Утро вечера мудреней.
– ---
[1]Великий пост в 1637 году начинался 20 февраля по старому стилю (2 марта по новому).
[2]День Василий Капельника в 1637 году – 28 февраля по старому стилю (10 марта по новому).
[3]Тутан (старомокш.) – молодой лес. Деревня Тутан сейчас – село Татаново.
[4]Тургуляй (мокш.) – «речка, где набухает (зерно)». Так назывался ручеёк, впадающий в Цну. Видимо, в этих местах варили пиво. Сейчас там располагается посёлок Трегуляй.
[5]Перккз (старомокш.) – звериное место.
[6] Я к тебе пришла,
Хранительница воды Ведь-ава!
Словно серебро ты бежишь,
Словно золото течёшь.
Узнай болезни Толги,
Здоровье ей укрепи…
[7]Ярхцак! (мокш.) – кушай.
Глава 38. Съезжая изба
Молодая чета проснулась в полночь и бодрствовала до зари. Варвара с мужем не могли уснуть сначала от волнения, а затем, когда стала наваливаться на них дрёма, принялись толкать друг друга. Оба боялись, что Денис проспит рассвет и тем навлечёт на себя гнев воеводы.
Когда восточная сторона неба чуть просветлела, и над чёрными зубьями острога засверкала Волчья звезда, Денис помолился, похлебал щи, надел свой линялый кафтан и обнял жену.
– Бог весть, Толганя, что меня ждёт. Молись за меня своим богам.
– Не трясись! – принялась успокаивать его Варвара. – Ежели воевода решил бы тебя наказать, не позвал бы он тебя на разговор.
Денис поцеловал её, вышел в предутреннюю морозную мглу и зашагал в сторону башни Московских ворот. Когда он вошёл в тамбовский детинец, уже занялась заря и в слободе хрипло закричали петухи. Ждать Боборыкина не пришлось: он с рассвета работал в своей канцелярии.
В съезжей избе было жарко натоплено, и Роман Фёдорович одет был легко, почти по-домашнему. Шёлковую рубаху, расшитую языческими обережными знаками, стягивал парчовый кушак. На прямых плечах висел распахнутый польский кунтуш, подбитый соболиным мехом. Справа от воеводы сидел подьячий, а слева стоял верзила в холщовом фартуке. «Кат», – понял Денис, и сердце у него мелко забилось.
Бывший кузнец приложил правую руку к груди и отвесил Боборыкину земной поклон.
– Кто ж ты на самом деле? – спросил воевода.