Зверь лютый. Книга 24. Гоньба

Бирюк В.

Более клиническое.

Торжественно хоронят его родственника-князя, просят вороных коней под катафалк. А фиг вам! «Мертвому кони не надобны. А мне сгодятся».

Это ж не языческие времена! Коней уже не режут на могилах! Это ж только покататься! — Не дам!

Будут ещё разные измены, перебежки. Но конец ему (в РИ) светит выдающийся:

«Владимир умер, княжив менее трех месяцев, не дождавшись насильственного изгнания с великого стола».

Ждал-ждал…

и не дождался. Не дожив до 40 лет, но в «шапке Мономаха».

Следует ли эту «удачу» относить к результатам деятельности «смоленских потьмушников»?

Дело в том, что именно пресловутая парочка смоленских княжичей: Давыд Попрыгунчик и Мстислав Храбрый и призывала, тайно от Боголюбского и волынских князей, Мачечича на стол Киевский.

После убийства Глеба Перепёлки в Киеве, братья-смоленцы «сидели в несознавке» — лили слёзы, били поклоны и отстаивали молебны. Наслаждаясь доставшейся властью. Пока Боголюбский не «вызнал подноготную». Под братьями резко «запахло жареным», и они сразу вспомнили про законность:

— А кто среди мономашичей по родству старший?

— Дык… этот… выкидыш. Мачечич.

— Ну и давай его сюда. Бармы великокняжеские таскать.

Боголюбский незамедлительно рявкнул в ответ на такое непотребство.

Что Мачечич сдаст своих союзников — было понятно сразу. Ситуация напряглась — смоленские произвели зачистку? Чтобы не получить «нож в спину» от собственноручно сделанного государя.

Вот этот персонаж будет нашим Великим Князем. По «Закону Русскому».

«Жизнь многих людей в России была бы невыносима, если бы не повсеместное неисполнение закона».

Повторяюсь? — А жо поделаешь? Правда же.

Закон на Руси не есть абсолют с автоматом. Многое зависит от репутации, личности, происхождения, численности войск, толщины кошелька… Но — должно быть «пристойно», «в рамках».

Мачечич — имеет право. Но не может. Талантов — нет, сил — не приобрёл, репутацию «доброго князя» — утратил. Это все понимают, отчего начинается типично русский конфликт: закон против смысла.

* * *

— Почему проехали на красный свет?

— Так не было же никого! Смысл-то стоять — какой?

* * *

Ещё один фактор, сильно влияющий на кандидатуру в общерусские государи — население столицы.

Понятно, что жителей Подола — никто спрашивать не будет:

— Чего это? Там людишки подлые обретаются.

В Киеве — две сотни боярских семей. С их слугами и клиентами. Митрополичий двор и монастыри. Серьёзные купцы, свои и иноземные.

«Киевляне» — две сотни семей «олигархов» и примкнувшие к ним — всегда против сильного князя.

Единственное исключение — призывание Мономаха. Единственная причина — народ.

Как бы не пытался монах-летописец обосновать народное возмущение происками «жидов-нехристей которые Христа продали и ныне с православных три шкуры дерут», но

«еврейский» погром в Киеве мгновенно перешёл в погром «боярский». Народ вполне понимал, откуда «ноги растут». И куда «денюжки текут». Вбивая их, людей русских, в нищету, в холопы.

«В кредитовании не трудно дать денег, трудно их вернуть».

Боярские «славные витязи» являлись «коллекторами», вымогателями, взыскивающими «плохие кредиты».

Били бы киевляне иноземцев-иноверцев — нужды звать Переяславльского князя не было. Тем более, Мономаху великокняжеский стол — не «по лествице». С очевидным следствием — новой династической усобицей. С новой войной, в которой вятшим придётся принимать участие. Но когда свои же «сограждане» пришли с Подола на Гору, когда твоё родовое гнездо боярское полыхает весело, когда майно, поколениями копленное, дымом уходит… И ведь от своих-то, от «людей меньших» — не оборониться, не спрятаться.

Киевская господа довольно спокойно воспринимала приход чужаков: волынцев или суздальцев, смоленцев или черниговцев. Но свой народ… смерть неминучая.

Тут-то и потребовались и дружина Переяславльская, и умище Мономахово.

Полвека прошло, киевская господа память о тех делах утратила. Они и «сами с усами». Так и будут жить. Пока не придёт Батый. И не оторвёт «усы». Вместе с головами.

Не нужен им сильный князь. Господа — против. Против любого. Против Долгорукого, против Ростика, против Боголюбского… Против него — особенно. Потому что он ещё и «правдоруб». Ищет «правду» и рубит виновных. Куда более последователен в этом занятии, чем Долгорукий, куда менее дипломатичен, чем Ростик.

Придёт. Найдёт. Казнит.

Святорусский вариант «veni, vidi, vici».

Поднимет все дела, все измены и крамолы, которые творились в Киеве последние десятилетия. Взыщет, не взирая на лица и выгоды. Бешеный.

Другой оттенок — «Мономахова тренога».

Мономах утверждал свои решения тройственным согласием: горожан, дружины и «чёрных клобуков».

Между «чёрными клобуками» на Роси — торками, берендеями, печенегами и «белыми клобуками» — степными половцами — кровная вражда. Столетие войн. У Долгорукого — первая жена половчанка, Аеповна. Его старшие сыновья — полуполовцы. Множество «настоящих» половцев служит им. Не по найму, хотя им, конечно, платят. А — «по праву родства». Активно участвуют в походах против других русских князей.

Пустить Юрьевичей в Киев — приставить «чёрным клобукам» на Роси нож в спину.

Видимо, после вокняжения Боголюбского в Киеве и случиться (в РИ) исход берендеев с Роси на Волынь, отмеченный там рядом топонимов типа «Берендеево болото».

Киев против Юрия и Юрьевичей — всегда. Рось — аналогично. От «Мономаховой треноги» остаётся одна «ножка» — княжеская дружина. Уже не «табуретка», а «жёрдочка». Чем это заканчивается — показала ночная резня в Раю. Когда, после убийства Долгорукого, киевляне вырезали суздальских вместе с их семьями.