Звериная страсть
Шрифт:
— Отдай мне свою душу, и никто больше не пострадает. И о нашем бренном теле я тоже хорошенько позабочусь, — проворковало отражение с недобрым придыханием.
Я встретилась с ее бездушными глазами в зеркале, зажав крестик в кулачок со смесью решимости.
— Нет, — шепнули мои губы.
Бросив последний взгляд на злорадное отражение, я отвернулась и поспешила прочь.
***
Спешу в северное крыло особняка, поднимаясь на четвертый этаж. Воздух тяжелеет от предвкушения, когда я приближаюсь к его
Не успеваю постучать, как дверь со скрипом приоткрывается, являя взору тускло освещенную гостиную.
Внутри таинственно плещутся тени, создаваемые мерцанием лампадки с красной каемочкой, стоящей на столе.
С настороженностью вхожу внутрь, обшаривая глазами каждый угол в поисках его. Но в комнате никого нет. Тишина и покой царят здесь.
Мой взгляд падает на книгу в раскрытом виде, лежащую на столике, ту самую, что держал в руке Казимир. Любопытство берет верх, и я в нерешительности приближаюсь к ней.
Перелистывая черные страницы, понимаю, что это молитвенник с жуткими рисунками исхудавших больных и какими-то неизвестными знаками, выведенными на их телах. Что же это может быть?…
Вдруг что-то выскальзывает между страниц и опускается на пол.
Поднимаю его, и у меня перехватывает дыхание. Это рисунок. Тот самый рисунок, который нарисовал Кирилл с моего тела, тот самый, что я принесла в свою комнату и он исчез на следующий день. Но только… На нем были нанесены новые детали. Мое лицо было замазано чем-то красным. На животе, руках и ногах были какие-то непонятные символы.
Прежде чем я успеваю осмыслить подтекст находки, чья-то рука сжимает мое запястье.
По инстинкту мои ногти вытягиваются в острия, готовые к защите.
Резким движением выдергиваю руку, попутно задевая шелковый шарф с шеи Казимира.
Шарф падает на пол, и я испуганно вздыхаю, замечая характерные отметины от жестокого удушения на шее мужчины.
От потрясения и беспокойства произношу слова, едва переходящие в шепот: — О, боги… Кто сделал это с тобой?
Казимир, повернувшись ко мне спиной, неспешно заматывает шарф обратно, его поведение необычайно спокойно.
— Тот, кого я презираю больше всего на свете, — отвечает он с затаенной горечью. — И я готов на все, лишь бы он сгинул.
Моран? Он говорит о Моране? Кусочки головоломки начинают складываться в единое целое.
— Почему пришла сюда? Снова.
Я прикусываю губу. Действительно, зачем? Мне сделалось страшно, и первое, что пришло в голову, — бежать к единственному человеку, который способен сдержать вурдалака внутри меня. Кто сможет помолиться за мою душу, чтобы она освободилась от мрака. К нему.
— Мне нужна помощь. Она появилась передо мной, Казимир. Нечисть разговаривала со мной. Она намерена полностью завладеть моим телом… Но для этого,
— Так не давай согласия. — его губы сомкнулись в тонкую бледную линию, когда он неслышно прошел мимо, чтобы взять с захламленного столика лампадку.
Стоило ему скользнуть по мне цепким взглядом, задержавшись на рисунке, как его слова с особой остротой прорезали воздух: — Рисунок был в камине. Я вытащил его, чтобы использовать как закладку.
Не дожидаясь моего ответа, Казимир жестом велел мне последовать за ним наверх.
Сердце бухало в груди, заставляя довериться. Крест, висевший у меня на шее, приносил некое облегчение: прохладный металл успокаивающе действовал на меня.
Мы поднялись по скрипучей винтовой лестнице, завывающий ветер проникал в маленькое, закопченное оконце, возле которого теплилась единственная свечка. Поднявшись, попали на пыльный чердак. Казимир принялся зажигать расставленные по комнате свечи.
Помещение было заставлено остатками забытого времени — старинные часы, до сих пор тихо отбивающие мгновения, затянутые паутиной серванты, стулья и письменные столы, собирающие пыль. В центре комнаты Казимир расчистил место на необъятном столе, накинув на него льняное покрывало. В свете мерцающих свечей плясали пылинки, и я с трудом сдерживала приступ чиха, разглядывая открывшуюся передо мной картину.
— Встань сюда, на колени, — приказал Казимир низким и властным голосом, указывая на стол уставленный свечами.
Я подчинилась: забралась на стол и ощутила на себе весь груз от его взгляда, пока он неотрывно наблюдал за мной.
— Пламя реагирует на тебя теперь иначе… Твоя энергия утекает на что-то непосильное, — пробормотал он и взглянул на меня в упор через огонь.
Его темно-голубые глаза буравили меня напором.
— Кто-нибудь просил тебя о чем-то? Сделать что-то или пообещать?
Невольно нахмурившись, я погрузилась в воспоминания. А потом, как удар молнии, пришло осознание. Нет, этого не может быть… Это было слишком нелепо.
— Меня попросили всего лишь выслушать историю и в конце высказать о ней свое суждение. — заикаясь, проговорила я. Ветер снаружи превратился в неистовую воющую монофонию.
Рука Казимира задержалась на поясе рясы.
— И ты уже вынесла свое суждение?
Я качнула головой, отмечая про себя непонятное чувство облегчения. Выражение мужского лица смягчилось, и напряжение в комнате несколько спало.
— Не делай этого. Кто бы это ни был, меня это не касается. Но чтобы ты знала, если все-таки решишь выполнить это обещание, то взвалишь на свои плечи половину его греховного бремени. Этот человек, может быть, сознательно или бессознательно, сделал тебе предложение разделить с ним свое душевное мучение.