Звезда Аделаида - 2
Шрифт:
– И пусть кухонный раб посмышлёнее пойдёт наверх к драгоценному гостю моему да поторопит его.
Раб тотчас бесшумно вышел, но вошёл виночерпий Наэмнэ - парень-бритт неизвестного роду-племени лет семнадцати. Единственный, недоучившийся, правда, у прежнего виночерпия, ученик. Сам пожилой виночерпий был отравлен Ниной без её на то злого намерения, потому, что он сам отхлебнул вина ядовитого, а яд действовал почти через половину суток после принятия.
Наэмнэ же, по мнению Северуса - истинный основатель искусства смешивать вина разных сортов, добавлять в особо кислые, от которых обильно выделялась слюна во рту, вересковый мёд. А ещё парнишка догадался и ышке быха
Северус уже однажды попробовал один из «коктейльчиков» и нашёл его весьма питейным, в отличие от подаваемых прежним виночерпием простых вин безо всяких добавок. Были они все кислы до такой степени, что сводило скулы. Поэтому, Снкейп только раз попробовал такую кислятину за единственной, по счастью, семейной трапезой, запомнившейся отвратительной и уже начавшейся было оргией Малефиция, первой за двадцать два года пребывания на Альбионе, с прощённой супругою, которая только и рада была продолжить первые для давно нетраханной женщины ночные забавы с мужем. Впредь Северус если и пил, когда мигрень вконец примучивала его, то только простую воду жизни - ышке бяха. От неё у Снейпа даже не было похмелья, он просто спал и просыпал похмелье во сне. И так он привык к воде жизни в небольших количествах, что обходилось без каких-либо вообще нежелательных последствий.
Вообще-то, сейчас хотелось одного - напиться до состояния нестояния, и дело с концом. Настроение было, почему-то, таким, словно лазили на душе насрали, а делают они это со вкусом и прилежанием, уж если начнут, то пока не закончат свои поганые делишки, душу ни за что не покинут…
Виночерпий, к сожалению, пришёл с пустыми руками и, когда он опустился на колени у двери, рядом с вернувшимся очень скоро, теперь также коленопреклонённым, подавальщиком яств, Северус почувствовал, что зло грядёт.
Первым заговорил Выфху, как старший:
– О Господин дома! Домочадцы все тваи ажидают тебя, дабы вазглавел ты славословие Пенатам и Ларам рода своего патрицеансково! После же ожидает тебя первая празднечная трапеса ва славу воинов рода Снепиусов, высокаво и благароднейшево, вернувшихся из дальнего похода в земли восточные бес ран тяжолых и са трафеими многими, богатыми и рабами, и рабынями, и рохлядью многай, и сребра цельною квадригою.
Наэмнэ сладенько «допел» на чистой латыни («Одним словом, поколение next»):
– Не откажи в милости своей домочадцам твоим, ибо таков почтенный, благородный, непререкаемый ромейский обычай, в коем главная роль по традиции и по праву достаётся Господину дома!
Парнишка говорил без ошибок, словно учил его грамоте кто, и Северусу захотел узнать, так ли это, но потом вспомнил о пропасти между рабами и свободными, а потому не сказал ни слова, подумав лишь:
– О, боги, Мерлин! Как же мне все эти традиции и высокопарная латынь остоебенили! Но ведь придётся тебе, Сев, заняться и воспеванием деревянных истуканчиков, и благословением этих домочадцев - подъедунов - на смачное пожирание, уж я уверен, самого жирного «агнца» из привезённых колонами, а также прочей лабуды. А вот что мне
– Гарольдус, уж не чаял вас дождаться. Вы, как самый великий Князь Князей, изволите опаздывать!
– Чаил? Из чего воите?
– Неважно. Главное - вот, садитесь и ешьте, да поскорее, но еду разжёвывайте, а не глотайте - никто её у вас здесь не отнимет. В этом очень большом х`нарых` вообще все сыты, и никто не приучен отнимать еду, даже рабы.
– Ол райт. А то-то я смотрю, возни у бадьи со жратвой не было совсем. Все уселись вокруг бадьи и принялись, не торопясь так, жрать от пуза
– Да вы чистый англ, не произносите:«Оу Кэй», что значит то же самое, но только в последнее «наше» с вами время прижилось в Британии. Лет два - три раза по две руки, не больше.
Гарри долго считал названные годы, махая названными руками, и пришёл к выводу:
– А ты... ю откуда знаешь? Ты хоть и не совсем, как и я, старики. Но ты тогда, наверное, ещё не родил...
– Забываете уроки воспитания вежливости, Гарольдус?
– прошипел Снейп.
Его преподавательское «эго» было покороблено таким быстрым забыванием преподнесённого на блюдечке с голубой каёмочкой урока с правильным употреблением этого смешного в языке х`васынскх` «ю» и странной забывчивостью насчёт «ё».
– Нет, по крайней мере, очень стараюсь не забывать. Простите, профессор Снейп, сэр. А то, что я сказал по-англски до того, как ю наехать на ми, это же значит то же самое, что и простое «лады»?
– Вроде того. «Я согласен», «хорошо», даже «отлично» в некоторых случаях. Вы ешьте-ешьте, меня можете не стесняться, я уже видел, как вы едите. Только вот не надо, не надо этого - глотать. Вы уже вспомнили, как сказать «меня», «мне», «мну» и тому подобное.
Северус решил не обращать внимания на «наехать», хотя это и было нагло со стороны Поттера, но не указывать же ему лишний раз его место в доме. Что он здесь никто и звать никак, если бы не Господин дома. Поэтому внезапно подобревший к Поттеру профессор Зельеварения мягким, но уверенным голосом сказал только:
– Жуйте, Гарольдус, жуйте тщательнее, у вас ведь отличные зубы. Вот и пользуйтесь ими в полную силу.
– А ю лизался…
– Опять вы говорите неправильно, раз обращатесь на «Вы», то «лизались». И, представьте себе, Гарольдус я действительно лизался с Квотриусом, да ещё как! Три пальца раз подряд и ещё немного, с пол-мизинца, - поддел Мастер зелий тут же надувшегося юношу.
Поттер исподлобья неодобрительно взглянул на Северуса.
Впрочем, как и всегда, когда Гарри видел еду, он забывал обо всём, кроме неё, желанной желудку и кишкам.
Он с набитым ртом обратился к Северусу, жующему лепёшку и запивающему свежий ячменный хлеб кобыльим скисшим молоком - полюбившимся ему напитком - и задал вопрос при первых же словах словно бы остолбеневшего профессора:
– А чегой-то эти рабы на карачках? Ю их наказал... ли мечом плашмя по голове? А за что? И чего они не закрывают головы, раз ю настолько добрый…е, что ударил… и немножко совсем? Отчего они так нагло пялятся на ю?
Снейп только что вспомнил, что ни Выфху, ни Наэмнэ так и не получили разрешения Господина встать, а, главное, они не добились своими медоточивыми речами одного, столь желанного Папеньке - это же он подослал рабов, в этом не было никакого сомнения - согласия Господина дома на предстоящую непереносимую по глупости церемонию.