Звезда Нибелии

Арлейт Ива

Юта никак не могла рассмотреть, что же написано на удостоверении. Скорее всего, оно поддельное, но что если нет? Вдруг этот человек правда из Отдела по охране порядка? Может, он не собирается убивать ее, а хочет поговорить, может даже, он тоже разыскивает убийц мэра.

Как в замедленной съемке, Юта наблюдала, как повара один за другим выходят на улицу. Вот дверь бесконечно медленно захлопнулась за последним из них. Мужчина в костюме тоже проводил взглядом вышедших людей, и только потом посмотрел на Юту.

Девушка непроизвольно попятилась, в то время как мужчина приближался, загоняя

ее в угол. Юта съежилась, ожидая, что вот сейчас он выстрелит в нее, но вместо этого он заговорил.

– Не делай глупостей. Не пытайся бежать, я просто хочу поговорить.

Он навис над девушкой, приблизившись вплотную. Спиной она больно вжалась в стол, ощущая жар от конфорки, на которой что-то жарилось и скворчало. Убежать она бы не смогла при всем желании, оказавшись зажата между столом и своим преследователем. Так что Юте не оставалось ничего иного, кроме как слушать, что он говорит.

– Ты не должна бояться меня, я представляю органы правопорядка. Я должен отвезти тебя в участок, где ты расскажешь моему шефу, что видела сегодня утром на парковке, и кому говорила об этом. Вот и все, после этого ты сможешь пойти домой.

Глаза девушки были круглыми, как два четвертьринга. Она внимательно слушала его, а затем медленно кивнула. Ее голос, когда она заговорила, дрожал и ломался.

– Хорошо, я все расскажу.

– Правда? Ты пойдешь со мной и расскажешь все, что видела? – Кажется, мужчина поверил, во всяком случае пистолет чуть опустил.

Юта снова кивнула, а затем затараторила:

– Я оказалась там случайно, но я расскажу все, что знаю. Я хочу помочь. Вы отвезете меня в участок?

– Да, именно так. Сейчас мы пройдем к машине, а затем поедем в управление. Ты точно не боишься? Вот и хорошо, пойдем.

Юта выдавила из себя улыбку и снова кивнула. Когда мужчина начал поворачиваться к выходу, ее правая рука скользнула за спину.

Руку пронзил огонь. Девушка прикусила губу, чтобы подавить крик. Во рту тут же появился соленый привкус. Ей казалось, что в ладонь вонзили нож. Каждая клеточка тела умоляла выдернуть руку из пламени, которым она казалась объята, но Юта лишь сильнее сжала пальцы.

А когда мужчина снова обернулся, чтобы подтолкнуть ее к выходу, она с отчаяньем плеснула ему в лицо то, что оказалось у нее в руке. Это было кипящее масло, варившееся в сотейнике.

Мужчина страшно закричал, хватаясь за лицо. Он скорчился и слепо заметался, ударяясь о столы. Сотейник выпал из обожженной руки Юты, и с оглушительным лязгом покатился по полу. Девушка ужаснулась от того, что сделала. От шока она даже перестала чувствовать боль, лишь тупо смотрела на бардовые пальцы и ладонь, на которой прямо на глазах начали вздуваться белые пузыри.

Мужчина продолжал кричать, и это привело ее в чувства. Юта проскользнула мимо тела, корчившегося на полу, и изо всех оставшихся сил бросилась к выходу.

Выбежав на улицу, девушка остановилась. Боль мешала думать, но адреналин подстегивал тело и мозг, и она снова побежала.

Юта знала, что идет ва-банк, Бабли точно покрутил бы пальцем у виска, назвав ее сумасшедшей и безрассудной. Мысль о Бабли принесла боль, заглушившую даже боль в руке: «Жив ли он еще?». Юта рванула

ручку на себя.

Дверь черного автомобиля распахнулась, внутри никого не было. Юта залезла в машину и закрыла за собой дверь. Обожженную правую руку она осторожно держала у груди, стараясь не беспокоить. Левой рукой Юта пошарила возле замка зажигания, - ключа нет. Тогда она поочередно открыла бардачок и отогнула зеркало. На колени выпал металлический ключ. Неуклюже действуя левой рукой, Юта завела машину, и черный автомобиль, словно хищный ворон за добычей, рванул с места.

***

Корт отодвинул полог и вошел в дом. Руки машинально расстегнули хилт и повесили на крючок возле входа. Леда готовила ужин, но мужчина не смотрел на нее. Он убрал на полку для инструментов кирку и долото, которые вытащил из заплечного мешка. Оттуда же он извлек средних размеров кусок камня, который вырубил из скалы. Корт прошел к рабочему столу и, отряхнув камень от пыли, поставил его рядом с другими, ожидавшими обработки.

Почти весь день он провел в пустыне, покинув плато только после «Часа жатвы», когда Аттрим, максимально приблизившись к горизонту, снова начал подниматься, уходя восточнее. Но домой не пошел. Вместо этого мужчина спустился по скале ниже, к штольням, и проработал там несколько часов, вырубая из скалы неподатливый красный камень.

Этот день Корт всегда старался провести в пустыне, в борьбе с песками, солнцем и горами. Только чтобы не думать о случившемся шестнадцать лет назад.

Но гнетущее чувство не отпускало. Каждый раз, как он поднимается на плато, чтобы посмотреть на Вечный Город, становится хуже. Пески движутся слишком быстро. Он не думал, что они доберутся до верха всего за шестнадцать лет. Но пустыня неумолима, и теперь он не мог не думать о том, что вскоре случится с городом и его жителями.

– Ты снова ходил на плато? – Леда смотрела в напряженную спину Корта, застывшего посреди комнаты.

Он не ответил, но ей было достаточно одного взгляда на мужа. Она всегда знала, когда Корт был на плато. Так же, как знала, что сегодня снова настал тот самый день. Корт всегда проводит его в горах, хотя никогда не говорит об этом. Он часто бывает задумчив и угрюм после возвращения с гор. Но в этот день – единственный день в году – на его плечи словно опускается вся тяжесть неисчислимых и нескончаемых песков.

Леда подошла и положила руку мужу на плечо.

– Скучать – это нормально. Ты был частью того мира много лет. Там прошло твое детство и юность. Там похоронены твои предки. Но теперь твоя жизнь здесь, с нами. Со мной.

Корт накрыл ее руку своей и благодарно улыбнулся. Затем мягко освободился и направился к столу, где ожидала завершения каменная заготовка. Он сел на низкую табуретку, спиной к комнате, где Леда хлопотала по хозяйству.

Утагиру подошел к столу и улегся у ног, заглядывая Корту в глаза. Он тихо заскулил, и Корт рассеянно положил руку зверю на загривок. Он смотрел на заготовку каменной чаши, но не видел ее. В его синих глазах, перед которыми проплывали картины совсем не здешних пейзажей, не было печали или грусти. В них плескалась злость.