Звезда победы
Шрифт:
Ночную смену ведет Кубарев. Возле каждой печи установлены большие щиты, на них уже появились первые цифры выполнения графика.
Светятся циферблаты двух больших висячих часов. Они появились в цехе два дня назад. Машинисты электровозов, подводя составы, делают отметки в своих графиках. Каждый человек сегодня отмечает свою работу, сознавая, что и от него зависит общий успех. График объединил весь большой коллектив одной волей к победе.
Немчинов, Данько и Фомичев обходят цех. Люди как будто не замечают их. Они поглощены работой.
Внизу Фомичев
— Хороший голос у паренька, — говорит Фомичев, вспоминая Петрушина, как он стоял на освещенной сцене в черном костюме.
— Золотые руки и умная голова, — добавляет Данько. — Три дня назад мы его в кандидаты партии принимали.
Втроем они проходят на рудную эстакаду, заглядывают в весовую, где две краснощекие девушки проверяют загрузку каждого вагона. Девушки показывают им цифры: сколько уже прошло руды в цех.
Немчинову несколько непривычно, что никто не обращается сегодня к нему, ни у кого нет никаких жалоб, претензий, просьб. Сегодня он как будто и не нужен здесь. Каждый знает, что ему делать.
— Четко идет работа, — роняет он. — Вот что значит порядок.
На пути им встречается Сазонов. Он на пару минут задерживается возле них, коротко говорит о делах: все пока в порядке. И исчезает.
Так проходит часа два.
— Делать мне тут нечего, — говорит Немчинов. — Могу домой ехать. Едешь, Трофим Романович? — спрашивает он Данько.
— Надо ехать. Сегодня и без нас прекрасно справляются. Вроде и мешаем им.
Они спускаются с эстакады. Возле цеха стоит директорская машина. Фомичев видит, как машина трогается с места. Все дальше и дальше два белых меча передних фар и красный задний огонек. Он стоит, курит, смотрит на ночное черное небо, на ясные звезды…
…Наступает утро.
В цехе собираются рабочие новой смены. Они толпятся на площадке, наблюдая за работой товарищей.
В семь часов утра Фомичев уходит домой. Идет он медленно, неторопливо. Солнце высоко поднялось в небе. Хозяйки торопятся на базар. Никогда Фомичев еще не был так спокоен, покидая завод, как сегодня. Отлично сработала первая смена ватержакетчиков!
Можно теперь сказать: одолели!
24
Вечер у Петровича удался на славу. О нем долго говорили не только в поселке медеплавильщиков, но и у соседей горняков.
Земля у домика Фирсова в этот вечер была посыпана желтым песочком, и гости, словно боясь наследить, обходили стороной эту праздничную дорожку и долго вытирали ноги о половичок на крыльце с затейливой, веселой резьбой.
В празднично убранном доме все уже было готово к приему многочисленных гостей. Дверь, соединявшую столовую и спальную, сняли, всю лишнюю мебель вынесли. В большой комнате
Фомичев пришел, когда собралась большая часть гостей. Они толпились на крылечке, в комнатах, в саду. Мастер тщательно выбритый, в черном костюме, высоко держа голову, подпираемую крахмальным воротничком, встречал гостей на крыльце.
Фомичев прошел в сад и поразился тому, как разрослись деревья. Недаром Петрович гордился садом. А ведь Петрович сажал на глазах Фомичева хрупкие, тонкие саженцы. Теперь было тесно от деревьев, кустов и цветов. Видно, много потрудился мастер, чтобы каждому питомцу дать место. Стелющиеся яблони и груши раскидывали в стороны кривые сучья, плоды оттягивали тонкие боковые ветви. А под ними, на грядках — предмет особой гордости Фирсова — краснела ягодами позднеспелая земляника. Кусты смородины, малины и крыжовника перемежались с вишневыми деревцами.
Легко было представить себе, как красив был этот сад весной в пору цветения деревьев. Сейчас он был в той поре, когда зреют и наливаются плоды. Медовый запах созревающих плодов стоял в воздухе.
Появились приехавшие вместе Немчинов и Данько. Мастер провел их по саду. Фирсову доставляло удовольствие рассказывать гостям, сколько труда пришлось вложить в сад, как много забот требуют его зеленые питомцы.
Фомичев сидел на скамейке, курил трубку, отдыхал.
«Вот и проходит лето», — думал Фомичев, вглядываясь в первые желтые пряди на березах, вспоминая все эти месяцы напряженной и беспокойной жизни. Но мысль об этом не несла за собой грусти и сожаления о лете. Оно было прожито хорошо, а впереди их ждали новые радости. Только бы им справиться с отражательным цехом! Все дело теперь в этом цехе. Подводил Вишневский, в которого Фомичев верил больше, чем в других. Почему, кстати, его не видно? Неужели он может и не прийти?
В сад вышла жена мастера и пригласила всех в дом.
— Забыли вы нас, словно дорогу вам сюда заказали, — укорила она Фомичева.
— Дела не пускали, Прасковья Павловна.
— Забыли, забыли… Чего уж на дела сваливать. Как что — все на завод валят. — Она оглянулась и шопотом добавила: — Ждут вас. В комнате возле кухни.
Фомичев прошел к кухне и в маленькой комнате увидел Марину Николаевну. Она стояла перед зеркалом, причесывая волосы, и не слышала, как он вошел. Фомичев смотрел на нее, и ему доставляло радость наблюдать за каждым ее движением.
— Марина!
Она оглянулась.
— Ты меня звала?
— Да. Почему ты запоздал?
— Ты знаешь, у ватержакетчиков…
— Как у них?
— Все пока хорошо. Должны выполнить график.
Марина Николаевна уложила волосы, заколола последнюю шпильку и, оглянувшись, спросила:
— Ты доволен?
— Доволен. Выправили самый тяжелый цех. Нам казалось, что он будет держать завод. Теперь остается отражательный… Да, Марина! Я хочу завтра днем зайти к тебе, посоветоваться о плане работ исследовательских бригад. Боюсь, что в понедельник уж не смогу заняться ими.