Звезда победы
Шрифт:
Кто-то поднес Годунову кружку воды. Годунов сделал несколько жадных больших глотков и хрипло сказал первые слова:
— Жарко… Но терпеть можно. Бывало и хуже… Очки бы синие… Глазам больно.
Коробкин уже выдвинулся, чтобы спуститься в печь, как вдруг появился Фирсов и решительно, властно, как хозяин, отстранил его.
— Петрович! — Фомичев схватил мастера за руку. — Не выдумывай.
— Пустите, Владимир Иванович! Моя печь — мне ее надо осмотреть. Пустите! — настоятельно потребовал он. — Он был в брезентовом костюме;
Фомичев отступил.
Мастер надвинул на лоб кепку, поправил на глазах синие очки и стал осторожно спускаться.
— Смотрите за ним, — предостерегающе шепнул Данько. — Зря вы его пустили. Расстроился старик.
Но и трех минут не пробыл Фирсов в печи. Он торопливо вылез, пошатываясь, остановился. Фомичев поддержал его, взял под руку и повел в сторону, посадил на кучу кирпича. Мастер бессмысленно озирался кругом. Крупный пот выступил у него на лбу.
— Плохо, Петрович?
— Сердце… Стар стал мастер, — с сожалением произнес он, со страхом прислушиваясь к ударам сердца.
— Сидите тут. Наблюдайте. Без вас найдутся, кому можно в печь лезть.
Старик виновато взглянул на главного инженера, вздохнул и ничего не сказал.
В печь уже спускался Коробкин.
Направляясь к конторке, Фомичев возле лестничной клетки в темноте увидел Марину Николаевну.
— Вы здесь? — удивился он.
— Уже ухожу домой. Хотела узнать, что случилось.
Он взял ее руку и крепко пожал пальцы. Она ответила на это пожатие.
— Видите, как неудачно у нас сложилось. Вот и попробуй не обеднять свою жизнь.
— Вот ваш край света, — шутливо сказала она. — Годунов-то, какой решительный человек! Молодец!
Они вместе спустились по лестнице.
— На всю ночь? — спросила его Марина Николаевна.
— Боюсь, что больше, — усмехнулся Фомичев. — Спокойной ночи, Марина!
— А вам — справиться, как задумали.
Фомичев смотрел, как Марина Николаевна шла по заводскому двору, то исчезая в темноте, то снова появляясь на свету. Так он простоял, пока очертания ее не растворились в темноте. Он стоял и думал о ней. Многое для него решалось в эти минуты.
Взгляд его упал на цветочные клумбы. В суматохе аварии клумбы разорили. «Прочнее все надо делать, — подумал Фомичев, глядя на втоптанные в землю лепестки. — Загородки ставить надо».
Когда он опять появился на площадке, из печи только что поднялся Годунов. Увидев инженера, он торжественно сказал:
— Самое трудное сделали, Владимир Иванович. Печь перекрыли, дышать стало легче. Теперь быстрее все пойдет.
Вишневский с удрученным лицом прислушивался к этому разговору.
— А цветы твои порастоптали, — не удержался Фомичев. — Не позаботился о клумбах.
— Какие теперь цветы! — махнул рукой Вишневский.
К утру у печи остались только рабочие, занятые ремонтом. Поочередно спускаясь в печь, они работали больше суток. И все это
20
Годунов стал героем дня на заводе. О нем писали в газетах, о нем говорили на собраниях. Мальчишки на улице заглядывали ему в лицо. Сазонов, когда мастер через: несколько дней опять появился в своем цехе, протянул ему руку и неожиданно сказал:
— Поздравляю, — и, помолчав, добавил: — Вы на меня все еще сердитесь?
Годунов ответил:
— Нет.
Он вовсе не сердился на начальника цеха, но не уважал его попрежнему.
Данько и Фомичев, встретившись на заводе, разговорились о подвиге Годунова.
— Он показал образец высокого героизма, — сказал парторг. — В нашем народе героизм в почете. Вот так в войну было. Выдающийся подвиг рождал сотни подобных же и становился героизмом масс. Однако, знаете, Владимир Иванович, когда я читаю в газетах о подобных случаях, то они у меня всегда вызывают тревогу. Произошла какая-то авария — значит, на этом заводе не все благополучно, что-то там не досмотрели. Ведь так именно и у нас произошло. Тревожились вы о своде, но мало. Ведь давно надо было о нем подумать. Знали мы, Владимир Иванович, что при повышении температуры свод будет стоять меньше. Однако по лености отложили разрешение этого дела. Вот вам и авария — почва для героизма. Я хочу, чтобы героизм наших рабочих рождался на другой почве — на основе использования нашей техники. Вы для себя из подвига Годунова сделайте серьезные выводы. Проверьте сейчас все слабые участки.
Этот разговор заставил Фомичева другими глазами посмотреть на то, что произошло в отражательном цехе.
Через несколько дней Данько зашел в ватержакетный цех.
Он нашел Годунова и опросил:
— Как у вас дела идут?
— Неплохо, как будто Трофим Романович. Поднимается проплав.
— Вяло, вяло пока у вас двигается дело, — с упреком сказал парторг. — Не вижу я широкого фронта соревнующихся.
Годунову стало неловко. Конечно, медленно и вяло еще идет соревнование.
— Вот вы совершили геройский поступок, — напомнил Данько, и Годунов насторожился. — Поступили как настоящий коммунист. Недавно я прочел хорошие стихи. Они называются «Коммунисты, вперед!» Это подходит к вам. Но подумайте глубже о своем случае. Один героический поступок совершить бывает легче, чем во всем и всегда быть передовым человеком. Для этого уже нужен более высокий уровень сознания. Не так ли? Бывает ведь… Совершит человек хороший поступок и думает, что этим он выполнил свой долг, можно ему на лаврах почить. Неверно. Одно хорошее дело могут забыть, жизнь его другими делами быстро сотрет. Надо все время двигаться вперед. Согласны?