Звезда победы
Шрифт:
— Какие же возражения?..
— Мне кажется, что вы сейчас чуточку успокоились, несколько остыли… после подвига.
— Трудно еще нам, товарищ Данько.
— Всякое дело усилий требует. Одно — меньших, другое — больших. Вот вы еще о чем подумайте. Вы на заводе когда-то начинали стахановское движение. Помните, как это было? Проводили мы тогда стахановские смены, сутки, декады. Добивались рекордных показателей. Тогда было очень нужно показать, какие резервы таятся в нашем производстве, как можно использовать технику.
Только ушел Данько, как Годунова позвали к начальнику цеха.
У него сидел Кубарев.
— Садись, — пригласил он Годунова. — Что же, говори, как условились, я свидетель, — сказал Кубарев Сазонову.
Годунов сел, недоумевая, зачем его позвали.
— Плохо мы с тобой жили, Годунов, — сказал Сазонов. — Очень плохо. Оба виноваты. Но наши личные дела производству не должны мешать.
— Я производство в наши дела не путаю, — непримиримо возразил Годунов.
— Подожди ты! — с досадой остановил его Кубарев.
— Я о себе говорю, — продолжал Сазонов. — С первого дня у меня с тобой пошло не так. Пришел ты в цех против моей воли, с печью стал возиться — я в сторону стал. Так?
— Так, — подтвердил Годунов. — А чего об этом вспоминать?
— Мы с парторгом говорили… Так дальше нельзя. Давайте сообща выводить цех на первое место. Что нам нужно? Быстрее проплав увеличивать, снижать потери. Возможности у нас большие.
Годунов с возрастающим удивлением слушал начальника цеха.
— Хорошо, если вы это поняли, — сказал мастер. — Возможности у нас есть, да работы не видно. Сейчас Данько приходил. Интересовался моими делами. А что я скажу ему?
— Смотри, что я думаю сделать, — Сазонов протянул Годунову разграфленный лист бумаги. — График почасовой подачи руды и флюсов. Специально для твоей смены. Видишь? Я тебе все время повышаю нагрузку. Вытянешь его?
— Написано хорошо, — Годунов внимательно смотрел в график. — А как будет в жизни?
— Это уж моя забота. А твоя — печи вести.
— Пойдет моя смена. А другие?
— Мы этот график сначала в твоей смене проверим. Потом в другие перенесем. Сегодня начинаем производственные совещания проводить. Приходи, расскажешь, какие в других сменах недостатки.
— Приду, — согласился Годунов. — А мой график когда в жизнь войдет?
— С утра. Готовься.
— У нас сборы короткие. Давайте руду. Печи идут.
Годунов встал.
—
Сазонов протянул Годунову руку.
— За дружную работу, Годунов!
Годунов с силой встряхнул руку инженера.
Он вышел из цеховой конторки. Вот, чорт! Хороший разговор! Теперь в десять раз все должно легче пойти. А то что за цех без командира. Разве в бой можно итти без командира? Думал Годунов, что еще придется по-настоящему поссориться с начальником цеха. Но Кубарев, наверное, нажал на Сазонова, сломил его.
Годунов поднялся на площадку и крикнул таким незнакомо-веселым голосом, что рабочие оглянулись на него:
— У третьей печи! Завалку сделали?
А в цеховой конторке после ухода Годунова продолжался разговор начальника цеха с парторгом.
— Я все эти дни думал, Иван Анисимович, как же все, это случилось? Была война — тянул цех. Даже награду получил. Началась пятилетка — пошли нарекания. В себе разбирался.
— Это полезно — весь мусор из себя вытряхнуть.
— Все в один голос о моих недостатках говорили: ты, Фомичев, Немчинов. Помнишь, я на ваше совещание не пришел? Данько понял меня. Суровые он тогда слова мне сказал. Первый раз так со мной говорил. Стыдно стало перед ним. Ведь это партия меня упрекнула. Так я решил. Вижу, никто меня на заводе не поддерживает. Во всем сам виноват. Главный мой недостаток: работал без опоры на коллектив, на партийную организацию. Посоветуй: пойти к Данько? Может быть, сначала показать работу, а уж потом к нему пойти?
— Сейчас пойди. Обо всем расскажи ему. Интересуется он нашими делами. Очень интересуется!
— Схожу. В семь часов твою смену соберем?
— Мою.
Часом позже Сазонов вошел в кабинет парторга завода. Данько, увидев инженера, отложил журнал, который читал.
— Пришел каяться, — с напускной шутливостью сказал Сазонов.
— Каяться? — переспросил Данько. — Не люблю этого слова. Говорите проще.
— Повиниться. Понял, Трофим Романович, что так работать нельзя. Один раз давал вам обещание. На ветер слово бросил. Хотел только от себя всякие разговоры отвести.
— Я так вас тогда и понял…
— Теперь говорю честно. Через две недели цеха не узнаете.
— Зачем так пышно. Лучше расскажите, как и что решили делать.
— Сейчас с Годуновым мирился. Перевожу его смену на почасовой график. Через две недели его смена далеко уйдет. А за ним и другие потянутся.
— Вот это деловой разговор. Узнаю советского инженера! Признать вину — не так уж трудно. На деле показать себя надо. Это сложнее и труднее. Садитесь и рассказывайте. Кубарев все знает?