Звездная Кровь. Изгой VII
Шрифт:
Секты и культы всегда играли на этом. На зияющей пустоте в душе человека. На его желании принадлежать к чему-то большему, чем он сам. Они предлагали простые ответы на сложные вопросы, чёрно-белую картину мира, где есть «мы» и «они», «верные» и «неверные». И это было соблазнительно. Особенно для тех, у кого не осталось ничего другого. Великан не давал им силу, он давал им иллюзию силы. Не давал им жизнь, а давал иллюзию цели в смерти.
Я смотрел на их горящие глаза, и видел не ярость воинов, а экстаз мучеников. Они не сражались за свои дома или семьи. Они шли на смерть, чтобы доказать свою верность, чтобы их души, как они верили, слились с их ужасным божеством. Они были не просто врагами. Они были жертвами. Жертвами страха, отчаяния
И от этой мысли мне стало ещё холоднее, чем от действия Навыка. Потому что я понял, что сражаюсь не с армией, а с болезнью. С эпидемией безумия, которая поразила этих людей, как чума. И единственное лекарство, которое у меня было — это сталь и огонь. Я не мог их спасти. Я мог только уничтожить, чтобы зараза не поползла дальше этого места. И это превращало меня из воина в палача. Или в хирурга даже, вырезающего раковую опухоль.
Я стиснул рукоять АКГ-12 крепче. Размышления — это хорошо, но они не остановят летящее в тебя копьё. Моя задача была проста. Выжечь это место дотла. Стереть его с лица Единства. И, может быть, когда-нибудь, если я доживу, я найду ответ на вопрос, почему люди так легко меняют свою свободу на красивые, но мрачные и смертельно опасные сказки. А пока… пока нужно было просто убивать.
330
Паромобиль стал нашей мобильной крепостью, медленно, но неумолимо продвигаясь между строений, ритуальных костров и жутких тотемов из костей и черепов. Пулемёт выпускал короткие оглушительно-громкие очереди, заглушая крики и вой, а я, идущий впереди, как живой таран, использовал всё, что было в моём арсенале. АКГ-12 в моих руках плевался смертью, плазменные выстрелы из «Копья» прожигали насквозь целые ряды врагов, а Рунные заклинания — Алый Коготь, Удар Молнии и Огненный Шар — выкашивали целые группы. Один такой удар превратил шамана, размахивавшего обсидиановым посохом и что-то гортанно кричавшего, в обугленный, дымящийся остов. Его вопль, полный ярости и боли, оборвался, как только молния ударила ему прямо в грудь.
Кавалерия Драка разделилась на две группы. Сам Драк повёл первую группу в атаку по флангу, врываясь в узкие переулки, сея хаос и смерть. Цезари лягались и клевали, разрывая врагов на части с жутким хрустом. Один из всадников, широкоплечий мужик с рыжей бородой, влетел в толпу культистов, его тяжёлый плаш рассёк горло одному, а его скаковая птица тут же расклевала лицо другому. Кровь брызнула фонтаном, заливая песок и одежду всадника. Другой кавалерист, более молодой, с безумным оскалом, рубил направо и налево, пока его цезарь не споткнулся о тело, и сразу трое культистов бросились на него, вонзая свои костяные копья в его бока. Его крик утонул в общем хаосе, а толпа растерзала его, прежде чем подоспевший Драк разнёс их головы точными выстрелами из своего крупнокалиберного револьвера.
Вторая группа кавалеристов методично зачищала тылы, добивая раненых и не давая культистам окружить нас. Один из них, худощавый парень с рябым лицом, вонзил свою длинную пику в спину убегающего шамана, буквально пригвоздив его к глинобитной стене хижины. Другой, более опытный, с седыми висками, хладнокровно стрелял из револьвера, методично выцеливая тех, кто пытался подобраться к паромобилю сзади. Каждый выстрел — и тело очередного культиста дёргалось, падая в пыль.
Фанатики бросались под гусеницы паромобиля и на пики и сабли всадников с безумной, почти суицидальной храбростью, но их примитивное оружие — кости, камни, редкие куски ржавого железа — плохо работало против огнестрельного оружия. Пулемёт был настоящим королём этой кровавой бойни, выкашивая врагов десятками, оставляя после себя лишь груды разорванных тел. Но их численный перевес давал о себе знать. Несколько цезарей пали, пронзённые десятком копий, их предсмертные полные ярости крики разрезали воздух. Два всадника
Поселение постепенно превращалось в дымящиеся, окровавленные руины. Пыль, смешанная с дымом и кровью, висела в воздухе, как плотный занавес, мешая дышать. Крики умирающих, треск пулемёта, рёв цезарей и дикие, гортанные заклинания шаманов, отчаянно пытавшихся призвать силу песка, создавали адскую какофонию, от которой закладывало уши. Один из таких шаманов, худощавый, с лицом, разрисованным багровой краской, успел вызвать мощный вихрь песка, который ослепил пару кавалеристов, но Ам’Нир’Юн, мгновенно заметив это, активировала свою новую Руну-Заклинание «Песчаная Броня». Её тело покрылось коркой песка, превращая её в подобие живой статуи, грозного пустынного демона. Она рванула вперёд с нечеловеческой скоростью, её «Медвежья» сабля сверкала, как молния, и за несколько секунд она зарубила шамана и ещё троих культистов, стоявших рядом. Их кровь смешалась с песком, а её броня приняла удары копий, которые не смогли пробить эту магическую защиту.
Чор Комач, выбравшись на броню паромобиля, залёг со своей снайперской винтовкой. Его синие пальцы двигались с хирургической точностью, каждый выстрел находил свою цель. Один культист, лезший на крышу ближайшей хижины с дротиком в руке, получил пулю в лоб, его тело рухнуло вниз, как мешок с костями. Другой, попытавшийся метнуть копьё, упал с простреленной шеей, хрипя и захлёбываясь собственной кровью. Чор не промахивался. Никогда. И в его сосредоточенном, холодном молчании было что-то пугающее, почти нечеловеческое.
Я смотрел на всё это сквозь ледяную призму Навыка «Отключение эмоций», и бой казался мне почти механическим, бездушным танцем смерти. Удар — ответ. Выстрел — смерть. Заклинание — крик боли. Но где-то глубоко внутри, под этой ледяной коркой, я чувствовал, как тлеет, разгораясь, тусклая, но упрямая искра. Это не было местью. Не было даже гневом. Это была просто холодная, рациональная потребность. Уничтожить их всех. До конца. Чтобы ни один из этих фанатиков не выжил, чтобы ни одна искра их безумия не разгорелась вновь. Я знал, что это не вернёт её. Я знал, что это не принесёт мне покоя. Но я знал и то, что остановиться уже не могу. Не сейчас. Ни в этот момент, когда запах крови и пороха так густо висит в воздухе, что его можно резать ножом. Единство теперь мой мир. Хочу того или нет, я стал его частью. Это могло мне нравится или нет, но при этом оставалось непреложным фактом.
Остатки самых оголтелых, фанатичных и яростных бойцов культа, несколько сотен наиболее сильных и отчаянных головорезов, отступили к подножию своего идола, словно к последнему бастиону. Гигантская, выветренная статуя Песчаного Великана, грубо высеченная в чёрной скале в самом конце ущелья, смотрела на нас пустыми, зияющими глазницами, как немой свидетель их безумной веры. Культисты заняли позиции у её массивного подножия, между огромных каменных ног, и на уступах чуть выше, готовясь к последнему, отчаянному бою. Никто из них и не думал сдаваться или отступать. Этот рубеж, их величайшая святыня, вызвал у меня лишь холодную, издевательскую ухмылку. Они думали, что каменный идол защитит их? Что ж, я покажу им, как легко рушатся боги.
Я вскинул к плечу приклад «Копья», прицелился поточнее, удерживая ствол твёрдо, чтобы учесть отдачу, и выстрелил. Яркий плазменный заряд ударил прямо в шею каменного идола с шипением, от которого воздух вокруг нагрелся. На мгновение показалось, что ничего не произошло, но затем по древнему камню побежали змеящиеся трещины, и гигантская голова статуи с оглушительным грохотом рухнула вниз, ударившись о землю и подняв огромное облако многовековой пыли, застилавшее поле боя. Выстрел оказался успешней чем я предполагал.