1977
Шрифт:
Щелчок двери, шорох шагов – Аня вышла из ванной. Я обернулся, заметив, как она ловко и без лишних движений расставляет на столе перекись, вату, черную нитку с иголкой. Я опустился на табурет.
– Ты когда-нибудь это делала? – спросил я, не своя глаз с ее рук. Она аккуратно смачивала вату перекисью.
– В каком смысле?
– Зашивала человека?
– Нет, – коротко ответила она, даже не подняв голову.
– Тебе страшно? Если да, то давай не будем. Не стоит.
Она остановилась на секунду, посмотрела на меня, и усмехнулась.
– Все хорошо. Не переживай. Тут нет ничего сложного. Как штаны зашить, – сказала она с такой уверенностью,
– Как штаны зашить? – хмыкнул я.
Мы смотрели друг на друга, секунда тишины и мы взорвались смехом.
– Я всего лишь для сравнения. Ты не штанина, – сказала она. Ее взгляд скользнул по моей опухшей скуле, задерживаясь на затекшем глазу. Вздохнула. – Надо было сразу лед приложить. Он бы остановил отек.
Я пожал плечами, и пока Аня вдевала нитку в ушко иголки, спросил:
– А этот Виктор Андреевич, он прям хороший друг отца? У тебя не будет проблем с отцом из-за меня?
– Если только он отцу ничего не скажет. Тогда не будет. А так, да, друг. Вместе на рыбалку ездят.
Она замолчала, но через секунду добавила:
– Но все равно, я перед тобой еще в долгу.
– Забудь. Ничего ты мне не должна.
Она поднесла ватку к моей брови и начала обрабатывать рану. Ее пальцы, прохладные и влажные, как бы невзначай скользнули по моей коже. Я сглотнул, чувствуя, как сердце колотится у меня в груди. В ее взгляде прочитал не только заботу, но и что-то еще – скрытую страсть, которая будоражила мою кровь. Я хотел коснуться ее, прижать к себе, но сейчас это было невозможно.
А дальше – две таблетки анальгина – вот и весь арсенал перед процедурой. Аня сказала, что так мне будет проще. Затем чай с печеньем в ожидании, когда они подействуют.
Говорили о всяком разном: о предстоящем походе на каток, о Валентине и его плохих поступках, о ее планах на будущее.
Когда началась процедура, анальгин оказался таким же бесполезным, как детская сказка против кошмара. Боль была настоящей, липкой, вязкой. Аня работала быстро. Управилась минут за десять.
После – выпили еще чаю, поболтали. Затем я не стал долго навязывать свое общество и решил, что будет хорошей манерой уйти. В прихожей, когда я уже натягивал свое пальто, тишина окутала нас, как одеяло. Мы стояли напротив друг друга, молча, как бы ждали чего-то, оба чего-то боялись. Это был момент, который мог стать первым поцелуем, но не стал.
– Завтра в шесть позвоню, – сказал я наконец. – Идем на каток, верно?
– Верно, – внезапно улыбнулась Аня и вдруг быстро чмокнула меня в щеку.
– Ну, пока.
– Пока.
До дач я добрался огородами и закоулками, стараясь не попасться на глаза патрулю. С каждым шагом тепло поцелуя в щеку тускнело, уступая место холодному, липкому страху. Предчувствие беды сжималось в груди, как ледяной ком.
Мой телефон. Этот маленький, безмолвный свидетель моих путешествий в СССР. И он останется здесь. Какие будут последствия для моего времени?
Эта мысль сверлила мозг, как назойливый комар. Я отгонял ее, как муху, но она возвращалась вновь и вновь. Отвечать на этот вопрос не хотелось. Хотелось зажмуриться, как в детстве, надеясь, что кошмар исчезнет. А вдруг пронесет? Эта слабая, едва слышная надежда билась в груди, как раненная птица. Вдруг все обойдется?
Дача.
Следов хозяина видно не было, и я относительно смело пошел к сараю. Поднявшись на второй ярус, замер перед порталом. Он ждал меня, темный внутри и безмолвный снаружи. Что скрывалось за ним? Новая реальность? Или сущий кошмар? Я не знал. Но выбора
Тьмы как всегда неохотно распрощалась со мной и швырнула на ту сторону. Я поставил портфель на скрипучие доски, огляделся. Из дыры в крыше сочился бледный, болезненный дневной свет.
Спустившись вниз, я ступил на землю, покрытую тонкой коркой инея. Это уже меня чертовски напугало. Иней? Летом? Какого… что за...
Я подошел к тому, что когда-то было елью. Сейчас торчал лишь обрубок ствола, не больше метра высотой, остальное валялось на земле. Вокруг царил настоящий хаос. Как будто здесь пронеслась не просто буря, а целая война, яростная и беспощадная.
– Проклятье! – прошептал себе под нос.
Дома стояли разбитые, многие почернели от огня, словно их выжигали изнутри. Деревья вывернуты с корнем или просто поломанные как спички. Заборы повалены. Земля была усыпана мусором: щепками, обломками бетона, осколками стекла. Над головой, тяжело и низко, висели свинцовые тучи.
И тишина. Гнетущая, звенящая, мертвая тишина. Такая тишина бывает только после катастрофы, когда все живое затаилось, боясь пошевелиться.
– Что за черт… – произнес я тихо, и мой голос прозвучал в этой тишине неестественно громко.
Моей даче тоже досталось. В стене зияла рваная дыра. Я толкнул калитку – она скрипнула, как старый, больной зверь, и я вышел на дорогу. Здесь все было так же… или еще хуже. Разруха, как плесень, расползалась повсюду. Дома стояли, словно пустые глазницы, глядя в никуда. Пройдя вперед, почти до поворота, я услышал за спиной странный звук. Свист… пронзительный, нарастающий свист. Было ощущение, что кто-то точил гигантский нож о небеса. Свист приближался с пугающей скоростью. Я обернулся – и в этот момент прямо надо мной, с оглушительным ревом, пронесся… Сначала я подумал, что это истребитель. Черная тень, мелькнула в сером, свинцовом небе, сотрясла землю и воздух до самого нутра. Земля дрожала под ногами. Перепонки в ушах неприятно зазудели от этого звука, а в груди все затряслось. Но он не улетел вдаль, нет. Он описал широкую дугу, зловещую дугу и стал разворачиваться.
Нет… Это был не истребитель. Это было что-то другое. Что-то более зловещее. Беспилотник, огромный беспилотник похожий на бумеранг. Выглядел футуристически. Черная, бездушная машина, посланная неведомо кем и с неведомой целью. Но по тому, как он летел, по его траектории, по тому, как он заходил на цель, становилось ясно – он не собирался разбрасываться листовками с приветами. Он несся прямо на меня, словно гончая, учуявшая добычу. Заход был низким, угрожающим. Он летел так, словно вот-вот собирался спикировать и вонзить свое невидимое жало. И тогда я побежал. Побежал не разбирая дороги, повинуясь первобытному инстинкту самосохранения. Я рванул к ближайшему дому, надеясь найти там хоть какое-то укрытие от этой механической птицы смерти. Сердце колотилось, как бешеное, в горле пересохло, а в голове пульсировала только одна мысль: бежать, бежать, бежать…