365 сказок
Шрифт:
— Потому что нельзя идти в два сразу.
— А если я дам тебе такую возможность, то?.. — глаза её блеснули омутным зелёным.
— Пожалуй, я лучше останусь целым.
Она долго смотрела на меня, не мигая и чуть покачивая головой, а затем прикрыла глаза и прошипела:
— Но ты ведь совершенно не цел…
***
…К рассвету мы устали от споров и молчали. Свеча давно прогорела, оставив только расплавленный воск, сумрак заставил нас обоих следить друг за другом особенно пристально. Когда первые солнечные лучи прочертили полоску
— Тебе пора идти, — сказала она.
— И я всё ещё не решил, куда именно.
— Прочь, ни один из этих миров тебя не ждёт, — она равнодушно обвила блюдце, где прежде плакала свеча. — Ни один, потому твоя дверь распахнётся прямо здесь. Или же ты можешь никуда не уходить.
Теперь уже она явно намекала на свой яд.
Поднявшись, я взял со стола нож.
— Значит, мне пора.
Она не ответила, не сказала больше ни слова, мне даже почудилось, что всю ночь я только смотрел на змею, но разговора меж нами не было. Только моя фантазия рассуждала сама с собой.
В тот момент, когда открылась ещё одна дверь, я почти поверил, что змея никогда не заговаривала со мной.
***
Стоя на холодном ветру на берегу моря, я снова вспомнил взгляд змеи, и мне захотелось вернуться. Спросить или сказать что-то важное. Пусть даже сейчас не было ни единой мысли, которая подошла бы к случаю.
Но, конечно, я не вернулся, лишь побрёл по линии прибоя, почти не обращая внимания на то, как волны захлёстывают ноги. Ледяная вода, пробравшаяся в обувь и намочившая мои брюки, казалась мне совершенно ненастоящей. Будто бы я был во сне.
Или – был?..
Я замер лишь на секунду, а мир дрогнул, покачнулся, посыпался осколками. Вновь на меня смотрела змея, вновь между нами горела свеча, а на столешнице лежал нож.
— Видишь, ты вовсе не цел, — прошипела она.
— Интересно, — я вздохнул, всё ещё пытаясь понять, когда же погрузился в сон, когда успел проснуться и что именно мне снилось.
— Думаешь? — наверное, её смех был бы очень заразительным, вот только змеи совсем-совсем не смеются.
— Разве не забавно быть расколотым?
— Но тебе не забавно, тебе тревожно, — сухо заметила она. — Что ж, знаю, куда тебе идти, я помогу тебе с выбором.
— И? — я поднялся и взял со стола нож.
— В темноту, — её глаза отливали омутно-зелёным. — Только во тьме ты сможешь наконец-то найти то, что сделает тебя цельным. — Иди же.
На этот раз я вышел из домика, и меня обступил мрак. Ещё чудилось за спиной змеиное шипение, но дорога ощущалась так ясно и чётко, что я не медлил. С каждым шагом во мне росло странное ликование, и я позволил ему пробивать меня насквозь, устремляясь к небу, где искрились звёзды.
========== 122. Храм ==========
Каменные своды любой шорох превращали во вздох. Казалось, старое здание никак не могло наконец-то вместить в себя весь
Я перестал тревожить шагами большой зал, замер, невольно повторяя собой статуи на колоннах, но вздохи ещё какое-то время звучали со всех сторон, пока безмолвие не взяло за горло, подавив последний из них.
Сквозь высокие и узкие арочные окна внутрь смотрел молодой лес, редкие солнечные лучи пробивали полуразвалившийся купол, пронзали острием замерший воздух, падали на давно разбившиеся, обратившиеся крошевом плитки пола.
Я был здесь, когда каждое окно было забрано узорчатым витражом, распускавшимся дивными цветами.
Был здесь, когда центр зала занял алтарь — холодный белый камень, искрящийся в солнечных лучах.
Приходил, и когда камень стал чёрным.
Теперь я смотрел на разрушение, на паутину по углам зала, на обрушившуюся местами лепнину, на проросший сквозь расколотый алтарный камень юный тополь, устремившийся вверх.
Когда-нибудь я буду созерцать, как мощная крона разобьёт на части купол.
Время этого мира никак не могло соизмериться с моим собственным. Я не сказал бы точно, сколько лет утекло между пальцами этих камней, не мог вспомнить, когда же исчез, стёрся, будто и не было, город вокруг этого храма, когда вместо остовов зданий поднялся лес.
Но всё же что-то заставляло меня приходить сюда снова и снова. Медленно двигаться к центру зала под доносящиеся вздохи эха, замирать, запрокидывая голову, улыбаться солнечному лучу.
Я коснулся шероховатой поверхности камня, тронул нежную тёплую древесную плоть, дотянулся до светло-зелёной прохладной листвы.
Одна жизнь сменила другую, храм умер и возродился.
У подножия алтаря ещё поблёскивала утварь — чаши для масел, истерзанный временем подсвечник на десяток свечей, хрупкий золотой сосуд с длинным горлом, некогда хранивший вино. Было больно видеть, что всё это мёртво. Как бы отчаянно ни желали не умирать эти вещи, но они ушли вместе с теми, кто пользовался ими, любовно натирал стенки, заливал новыми маслами, пробовал вино.
Опустившись на корточки, я вытащил нож. Он застрял в каменном крошеве, украшенная накладками из слоновой кости рукоять поблекла, белизна затуманилась, загрязнилась, но вот лезвие было будто бы острым. Клинок не желал умирать вместе со всеми.
Поднявшись с ним в руках, я поймал лезвием солнечный блик, зайчик метнулся по стенам, вычертив осыпающуюся фреску, полузакрытую разросшимся плющом.
Нестерпимо захотелось покинуть храм. Я почти выбежал, не обращая внимания на проснувшееся и недовольное эхо. Остановившись на краю обрыва, я успокоился, только глядя на хрустально-чистый ручей, бегущий внизу. Машинально заправив клинок в петлю на поясе, я двинулся к замшелому каменному мосту. На той стороне меня ждали сдавшиеся лесу улицы города, старые домики, сплетённые корнями с могучими деревьями.