8 марта, зараза!
Шрифт:
— Куда? — я вскидываю на него глаза, немного ошарашенная такими перспективами и признаниями. Но принимающая их безоговорочно.
— В любовь.
— До самого дна.
И мы скрепляем нашу клятву жарким поцелуем.
4(8)
…Быть женой Гектора восхитительно.
Потому что это означает каждый день чувствовать себя самой красивой, самой желанной, самой нужной. Быть окруженной комфортом, уютом, заботой.
Он, наконец, позволяет себе быть любимым, считает себя достойным любви. Я заверяю его в этом раз за разом.
Оказывается,
Мне нравится расстановка сил в нашей семье. Может, кому-то это покажется диким, шовинистским, нарушающим права…
Только как там говорит Гектор? На хер твои права. Но я позволю себе мягкое уточнение в резкие высказывания любимого — не мои права, а то, что общество считает моими правами и навязывает мне, уверяя, что за это надо бороться и отвоёвывать. Вот это действительно — на хер. (Нет-нет, дорогой, я не ругаюсь, просто цитирую:))
Я люблю и любима — какие ещё нужны права?
Очень злюсь на себя, что столько лет жила с шорами общественного мнения на глазах, выстраивала свой идеал с оглядкой на чужих идолов, ждала шаблонности и привычности. И теперь, когда я избавилась от этой пелены на глазах, то увидела, какой невероятный мужчина рядом со мной — преданный, заботливый, верный, страстный, сексуальный, настоящий…
Отныне если ему звонят ночью и вызывают на строчное задание, я крепко обнимаю и обещаю ждать. Женские любовь и ожидание — лучший щит для мужчины. И пусть обережный круг тяжёл и жжёт руки — я удержу.
Только всегда возвращайся ко мне, любимый. Мой ненаглядный. Лучший на земле…
Гектор тот ещё хулиган. От воспоминаний о некоторых его выходках у меня полыхают не только щёки, но и уши.
…он предпочитает правильную и полезную пищу, ничего сладкого и жирного. Но я иногда готовлю десерты. В основном для себя. Но Гектор обязательно пробует хоть немного и всегда хвалит. И я знаю — это не лесть. Льстить он не умеет, а при случае и раскритиковать может так, что мама не горюй, до слёз. Он уже несколько раз прозрачно намекал, что стоило бы открыть авторскую кондитерскую, потому что зарывать талант в землю — это плохо. Но я пока не решаюсь, зато придумываю всё новые и новые десерты, записывая рецепты в тетрадку. Учусь украшать, оформлять, фотографировать.
Вот и в этот раз кручусь на кухне, колдуя над шоколадным тортом. Гектор появляется почти бесшумно. Он умеет — у него лёгкая, пружинистая походка. Я ощущаю его руки у себя на талии, его губы — на шее. И прикрываю глаза от удовольствия.
— Над чем работаешь, любовь моя? — мурлычит он мне на ухо, заставляя внутри сладко вибрировать от бархатисто-рокочущих ноток в его низком голосе.
— Шоколадный десерт, — говорю, поворачиваясь, вскидывая взгляд и утопая в мятном полдне, которым полны его глаза. — Хочешь?
— Хочу, —
Подхватывает меня, усаживает на столешницу и довольно резко стягивает с меня халатик. Под ним только кружевные трусики. Чёрные. Как ему нравится.
А сам он ещё в броне своего стильного костюма и в застёгнутой на все пуговицы рубашке. Ещё отстранённо-офисный, но уже мой, домашний, страстный. С бесенятами в глазах.
Завоеватель.
И я оказываюсь в плену его губ, его рук, которые скользят по моему телу, выписывая оду страсти.
Беременность сделала меня сверхчувствительной. Особенно, грудь. И когда горячие губы смыкаются на соске — удовольствие простреливает вниз, заворачивается в спираль, уносит меня.
— Ах…
Он отрывается лишь на миг, чтобы стянуть с меня трусики, которые уже все насквозь мокрые, и засунуть их себе в карман.
Фетишист, мысленно улыбаюсь я.
Рядом — набор кондитерских кисточек. Гектор берёт одну, щедро макает в шоколадный крем и начинает выписывать узоры прямо на моём теле — шея, грудь, живот, бёдра, лоно…
— Ч-что ты делаешь?
— Тсс… Десерту не положено разговаривать.
А потом и вовсе не до разговоров — потому что он слизывает крем прямо с меня.
Это…это…
Лишает опоры, рассудка, способности говорить…Только ахать, стонать, мычать…
Особенно, когда язык добирается до самого чувствительного местечка и…
…так нельзя…
…слишком хорошо…
…запретно…
…порочно…
…невыносимо…
— Ты и шоколад, — он отрывается от меня. — Попробуй сама. — Мажет мне губы шоколадом и впивается в них, смешивая мой вкус со вкусом крема. А язык — заменяют пальцы. Сразу три. Заставляя мои глаза широко распахнуться. Но закричать мне не дают — поцелуй становится требовательнее, яростнее и совсем сумасшедшим. Как и движение пальцев во мне. Жёстче, быстрее, ритмичнее… И я ловлю этот бешеный ритм. Насаживаюсь, подмахиваю, схожу с ума… Разлетаюсь на золотые звёзды.
Пока я ещё не пришла в себя, Гектор торопливо раздевается. Люблю его таким — нетерпеливым, горячим, агрессивным…
Большим… твёрдым… во мне…
Мои крики, наверное, слышит не только прислуга, но и охрана у ворот — ликующие крики счастья и полной принадлежности.
Мы финишируем вместе, деля на двоих невыносимое наслаждение…
А когда возвращается возможность говорить, он хрипло шепчет мне на ухо с затаённым восторгом:
— Какой восхитительный торт!..
…Гектор теперь нередко звонит мне сам. Нет, разумеется, в наших разговорах ни намёка на сюсюканье. Скорее лёгкий флирт или беззлобные пикировки. Но они нереально заводят.
Сегодня он говорит:
— Вечером идём в кино.
— Ура! — кричу я, прыгая на месте, как девчонка. — А на что идём?
— Выбери сама. Главное, чтобы были последние места. Желательно — диванчики.
Я густо краснею, вожу пальцем по столу — он застал меня записывающей рецепты.
— Вот выберу фильм, а ты будешь отпускать циничные замечания по поводу глупого сценария и ненатуральной игры актёров.
— Всенепременно, — говорит он, а потом понижает голос до интимного шёпота: — При условии, если мы будем его смотреть…