"А се грехи злые, смертные..": любовь, эротика и сексуальная этика в доиндустриальной России (X - первая половина XIX в.).
Шрифт:
58 «...вложи ты ее тоски-тоскущей, плакоты-плакотущей в ретивое сердце, в белое легко[е], в черную печ[ен\ь, в подъ[еЪну\ю кость...» — Цит. по: Чеканин-ский И. Материалы по народной медицине Енисейской губернии // Сибирский архив. 1914. Nq 6. С. 273.
59 Печатный требник 1720 г. М, 1720. Л. 52об. Цит. по: РЭФ. С. 363. ^Черный заговор, нужный ко блуду. 1753 г. // РЭФ. С. 364 — 365; Молитва-заговор, чтобы жить с женою в совете // РГИА. Ф. 796. Оп. 9. Д. 115. Л. Зоб. — 4 (Из дела Федора Соколова 1718 г.).
61 Афанасьев. Кн. 1. Л. 434.
62 Наговор для надевания
63 См. записанный в сер. XIX в. наговор для «снятия хомутца»: Логи-новский К. Д. Материалы к этнографии забайкальских казаков // Записки общества изучения Амурского края Владивостокского отделения Русского Географического общества. 1903. Т. 9 (No 6). Вып. 1. С. 89.
04 Покровский. С. 265.
55 «Который муж от жены блядует...» Из рукописного Сборника врачебного содержания (Лечебника ХУШ в.) // РГБ. Ф. 299. No 25. Л. 11 об.
66 См. документы следственных дел: РГИА. Ф. 796. Оп. 12. Д. 163; РГАДА. Ф. 7. On. 1. Д. 746; Там же. Ф. 1183. On. 1. Д. 18 (1736 г.) и др.
67 Термин «синодальный вариант православия» в отличие от «народного варианта» введен и последовательно употребляется Н. Н. Покровским. См.: Покровский. С. 42.
68 Из сборной рукописи XVIII в. // Алмазов А. И. Тайная исповедь в православной восточной церкви. Т. 3. Приложение. Русские уставы исповеди. Одесса, 1894. С. 291 — 296.
Н. И. Павленко ХРАМ ПОРОКА128
Как относились современники к любовным утехам императрицы Екатерины Великой, к частым сменам фаворитов? Надо полагать, что они не были осведомлены о ее чисто женской болезни — нимфомании. На этот счет известный гинеколог профессор А. М. Торчинов, у которого мы консультировались, заявил, что установить бесспорный диагноз болезни пациентки, скончавшейся два столетия назад, затруднительно. Однако с большой долей вероятия можно утверждать, что императрица страдала нарушением гормонального баланса — превалированием гормонов, усиливавших желание близости с мужчиной.
В большинстве своем интеллектуальная элита осуждала ее поведение. Среди хулителей императрицы на первое место должно поставить князя М. М. Щербатова; блюститель нравственности считал, что царствование Екатерины — высшая точка падения нравов в стране, что любострастие, охватившее двор, перекинулось в семьи вельмож, а от них — к столичным дворянам. В особенности М. М. Щербатова раздражало поведение императрицы в старости: «Хотя при позд[н]ых летах ее возрасту, хотя седины уже покрывают ее голову и время нерушимыми чертами означило старость на челе ее, но еще не уменьшается в ней любострастие. Уже чувствует она, что тех приятностей, каковые младость имеет, любовники ее в ней находить не могут и что ни награждения, ни сила, ни корысть не может заменить в них того действия, которая младость может над любовником произвести».
Не менее беспощаден был к пороку императрицы младший ее современник, знаменитый Н. М. Карамзин, хотя он и высказал свое порицание в более деликатной форме: «Но согласимся, что блестящее царствование Екатерины представляет взору наблюдателя и некоторые пятна... Слабость тайная есть только слабость, явная — порок, ибо соблазняет других. Самое достоинство государя не терпит, когда он нарушает устав благонравия, как люди ни развратны, но внутренно не могут уважать развратных... Горестно, но должно признаться, что, хваля усердно
Впрочем, другие современники снисходительно относились к любострастию императрицы, считая его не пороком, а отдыхом и развлечением после утомительных забот по управлению страной. «Сила ее рассудка являлась в том, что несвойственно называть слабостью сердца. Между тем, которые во время ее отдохновения или для разделения ее трудов удостаивались ее самой близкой доверенности и по чувствительности ее сердца жили в ее дворце, ни один не имел ни власти, ни кредита. Но когда кто-либо приучен к делам государственным самой императрицей и испытан в тех предметах, для которых угодно ей было предназначать, таковый был уже ей полезен; тогда выбор сей, делающий честь обеим сторонам, давал право говорить правду, и его слушали» (Грибовский А. М. Записки об императрице Екатерине Великой. М., 1864).
Упрекать статс-секретаря императрицы Грибовского в снисходительности к пороку нет резона — все зависит от его моральных устоев. Что же касается его заявления, что фавориты не имели «ни власти, ни кредита», то оно явно не соответствует действительности.
Чтобы составить представление о нравственных устоях, царивших в дворянском обществе второй половины столетия, надобно выйти из дворцовых покоев и взглянуть на семейную жизнь благородного сословия.
Анна Иоанновна за 10 лет царствования довольствовалась одним фаворитом, Елизавета Петровна за 20 лет — двумя, Екатерина II за 34 года — более чем двумя десятками. Следовательно, чем ближе к концу столетия, тем распущеннее становился двор. Но, пользуясь терминологией М. М. Щербатова, «повреждению нравов» подверглась и провинция, непосредственно не испытывавшая тлетворного влияния двора. Таков был век «осьмнадцатый». Муж или жена, соблюдавшие супружескую верность, подвергались если не осуждению, то насмешкам. Су-прут считался добродетельным главой семьи, если имел метрессу, а супруга нисколько не вредила своей репутации, если располагала одним или несколькими «болванчиками».
Лишь немногие из современников осуждали легкомысленное поведение и распущенность, большинство же бесстрастно сообщало в своих мемуарах факты супружеской неверности, не давая им оценки.
Г. Р. Державин о себе писал, «что имел любовную связь с одною хороших нравов и благородного поведения дамою, и как был очень к ней привязан, а она не отпускала меня отклоняться в дурное знакомство, то и исправил он мало-помалу свое поведение».
М. Гарновский сообщил любопытную деталь из частной жизни генерал-майора В. И. Левашова, командовавшего войсками, осаждавшими во время русско-шведской войны 1788 — 1790 годов Фридрихсгам. Генерал отправил письмо: «Я имею от многих дам детей, коих число по последней ревизии шесть душ; но как по теперешним обстоятельствам я легко могу лишиться жизни, то прошу, чтобы по смерти моей означенные дети, которым я, может быть, и не отец, были наследники мои» (Русская старина. 1876. No 5).
Блюститель нравственности М. М. Щербатов писал, что П. И. Шувалов содержал несколько метресс, расходовал на них немалые деньги, а «дабы и тело его могло согласоваться с такою роскошью, принимал ежедневно лекарства, которые и смерть ему приключили».
Принято было хвастать своими победами над слабым полом. Провинциальные дворяне, подражая столичным, стремились не отставать от них, причем здесь распущенность приобретала самые грубые формы. Мемуарист Г. И. Добрынин рассказывал, что один севский помещик завел у себя гарем, в котором роль султанши выполняла дочь местного священника. За попытку отца вызволить свою дочь он «заплатил своею жизнию, ибо неизвестно куда девался».