"А се грехи злые, смертные..": любовь, эротика и сексуальная этика в доиндустриальной России (X - первая половина XIX в.).

Пушкарева Наталья Львовна

Некоторые из составителей уставов подходили к этому вопросу весьма либерально и позволяли женщинам — обычно вдовам — вести монашескую жизнь у себя дома при условии, что ими официально принимались монашеские обеты и они добровольно отдавали себя под надзор одной из старших монахинь²⁸³. Такой путь являлся практической альтернативой для тех вдов, которые желали вести монашескую жизнь и одновременно не хотели оставлять своих детей в небрежении. Принимая монашеские обеты, такая вдова, по существу, обязывалась никогда не выходить вторично замуж, что гарантировало ей право на долю имущества покойного мужа. Женщина, которая вела монашескую жизнь у себя в доме, не была связана ограничениями на свободу передвижения и на право владения собственностью, обязательными для монахинь, пребывающих в обителях. В целом такая альтернатива

для вдов была весьма привлекательной, особенно на Руси в шестнадцатом и семнадцатом веках, когда женщины получили ощутимые наследственные права, но их личная деятельность существенным образом ограничивалась.

Житие Юлианы Лазаревской, написанное ее сыном, в сжатой форме рассказывает о благочестивой женщине, которая, даже не будучи вдовой, вела у себя дома монастырский образ жизни. Как пишет сын Юлианы, его мать еще с детства желала стать монахиней, но вышла замуж, повинуясь родительской воле. Родив мужу детей, она выразила пожелание уйти в монастырь, но вместо этого согласилась остаться дома, с детьми, живя, однако, как монахиня. Она удалилась из супружеской спальни, порвала все сексуальные контакты с мужем и посвятила всю дальнейшую жизнь молитве, смирению и добрым делам²⁸⁴.

Сербский святой Петр Корицкий одно время жил у себя в доме как монах. После смерти отца Петр захотел уйти в монастырь, но мать отговорила его, напомнив об обязанности содержать ее, а также младшую сестру. Мать согласилась не сватать ему невесты и позволить ему поститься и молиться дома. Стремление Петра следовать у себя дома нормам монашеского аскетизма и заниматься духовным самосовершенствованием произвело столь сильное впечатление на его младшую сестру, что та в свое время презрела брак, чтобы стать монахиней²⁸⁵.

Многие из иерархов воспрещали мужчинам и женщинам самостоятельно вести монашескую жизнь как в пустыни, так и у себя дома. Искушение не подчиняться монастырской дисциплине оказывалось слишком велико. Устав Стефана Душана явился воплощением именно этой точки зрения и обязывал всех монахов и монахинь жить исключительно в обителях под надзором настоятеля или, соответственно, настоятельниць^⁸⁶. С этим соглашался русский митрополит Фотий. По его мнению, настоящая монахиня должна жить в управляемой Церковью обители под надзором настоятельницы; при этом она обязана носить соответствующее одеяние, а не мирскую одежду²⁸⁷. И позднее иерархами издавались сходные постановления, в частности, Московским собором 1667 года и митрополитом Новгородским Питиримом в 1668 году. Монахини и монахи, ранее покинувшие монастырь, обязаны были туда вернуться, а тем, кто стал жить в миру, предписано было возвратиться в пределы стен обителей. Даже больные, принявшие монашеские обеты на смертном одре, должны были перебраться в монастыри. Более того, в целях обеспечения за новыми монахами или монахинями надлежащего надзора со стороны настоятеля или настоятельницы только специально уполномоченные на то «черные» священники имели право совершать обряд принятия монашеских обетов?⁸⁸. Старец Серапион, расследовавший на Руси в семнадцатом веке по поручению царя Алексея деятельность староверов, сетовал, что на женщин, ведущих монашескую жизнь у себя дома, очень сильное влияние оказывают еретики-раскольники. Серапион отмечал, что эти самозваные монахини отказывались посещать церковь, исповедаться и причащаться и пребывали под духовной опекой старообрядческих священников-монахов. Монашество на дому было весьма распространено среди староверов, утверждавших, будто мир стоит на пороге Апокалипсиса²⁸⁹.

Регулируя сексуальную жизнь духовенства, православные славянские церковнослужители следовали ряду императивов, не всегда сопоставимых друг с другом. Первый из них — защита Церкви от сатанинского вторжения, проявлявшегося в виде сексуальности. Под этим углом зрения священнослужители, занимавшиеся любым из видов сексуальной деятельности, вольно или невольно, все равно, рассматривались как лица, не имевшие права как совершать святые таинства, так и допускаться к ним. Единственным исключением считалась так называемая «великая нужда», что, как правило, означало отсутствие замены согрешившему священнику при особо важных обстоятельствах. И хотя чувственные деяния считались более позорными, наличие сексуального желания как такового уже указывало

на потенциальную подвластность дьявольскому влиянию.

Второй из императивов представлял собой обязательность демонстрации живого примера христианского образа жизни: имелись в виду принявшие обет безбрачия монахи и монахини, целомудренные священники и их жены. Монашество являлось высшей формой подобной жизни и отмечалось смирением, проведением времени в молитве и занятиями добрыми делами. Монахи и монахини стремились обрести «ангельский лик» — а ангелы были существами асексуальными. Любое проявление сексуального интереса, даже зачастую весьма далекое от блуда, являлось свидетельством неудачи в деле достижения основной цели монашеской жизни. Священнослужители в браке были скованы весьма ограниченными дозволенными формами сексуального самовыражения. На них накладывались те же ограничения, что существовали для мирских браков: в те дни, когда религиозный долг ставился превыше всего, активная супружеская жизнь исключалась. А поскольку у священнослужителей церковные обязанности были весьма обширны, их брачные отношения урезывались до предела. Церковнослужители гораздо строже судили человеческие слабости у священников по сравнению с таковыми у мирян. По этой причине от священнослужителей ожидалось более ревностное исполнение правил воздержания, чем от мирян, и им запрещалось вступать в повторные браки.

Чтобы пребывать в качестве образца православного благочестия, как «черное», так и «белое» духовенство обязано было избегать публичного нарушения сексуальных норм. Третьим императивом для Церкви являлось поддержание репутации и сбережение авторитета Церкви в глазах мирян. В этих целях иерархи вынуждены были вначале производить тщательный отбор кандидатов на рукоположение и для назначения на церковные должности, чтобы убедиться в их моральном уровне, о чем судили прежде всего по их сексуальному поведению. Во-вторых, иерархи проявляли готовность убирать провинившихся священников со своих постов, особенно когда прегрешения становились общественным достоянием. В-третьих, они пытались, пусть даже не всегда успешно, предотвращать распространение злостных слухов о неправильном поведении священнослужителей. И в-четвертых, они установили порядок, согласно которому провинившиеся церковнослужители находились под юрисдикцией исключительно церковных властей, но ни в коем случае не светских.

Наконец, церковнослужители желали поддержать авторитет

иерархов внутри церковных учреждений. Чтобы обеспечить осуществление и этого императива, они предоставили епископам и настоятелям право судить своих подчиненных, как сочтут нужным, в рамках разнообразных традиций церковного права. Они также разработали процедуры удаления со своих постов епископов и настоятелей, виновных в неправильном поведении. Однако гораздо более важной целью этих процедур было поддержание престижа должности независимо от несоответствия ей согрешившего лица, а не осуждение недостойного за свои прегрешения. Часто именно светские власти вынуждены были, зачастую из политических соображений, вмешиваться и добиваться смещения иерархов за недостойное поведение.

Осуществление на практике норм сексуальной морали во всех средневековых славянских обществах опиралось на подготовленность и бдительность клира. Необходимым предварительным условием успешного выполнения данной роли было утверждение этих норм в рамках самой Церкви.

ПРИМЕЧАНИЯ

Перевод осуществлен по изд.: Levin Eve. Sex and Society in the World of the Orthodox Slavs, 900 — 1700. Ithaca; L.: Cornell University Press, 1989. [326 p.] P. 1 - 35 (Introduction), 136 - 159 (ch. 3: Incest), 160 - 211 (ch. 4: Illicit Sex), 212 — 246 (ch. 5: Rape), 247 — 296 (ch. 6: Sex and the Clergy).

ВВЕДЕНИЕ Постановка вопроса

¹ См. доклад о современной американской сексуальности, подготовленный исследовательской группой во главе с Альфредом К. Кинзи: Kinsey А. С. Sexual Behavior in the Human Male. Phil.: W. B. Saunders, 1948; Его же. Sexual Behavior in the Human Female. Phil.: W. B. Saunders, 1953. Однако значительная часть собранных группой Кинзи материалов все еще засекречена как относящаяся к конкретным лицам или семейным историям. Общую библиографию академических трудов по сексуальности см. в: History of the Family and Kinship: A Select International Bibliography / Soliday G. L. et al., eds. Millwood. N. Y.: Kraus International, 1980. Однако среди приведенных в этой книге трудов по Восточной Европе почти нет работ на национальных языках.