А. Блок. Его предшественники и современники
Шрифт:
поэзии и прозы, наметившийся уже в 40-е годы? Смог ли он сам, как поэт,
внести нечто новое и принципиально важное в ту линию русской культуры,
органическим продолжением которой является его поэзия? «Разлучение поэзии
и прозы» для Блока вовсе не формальный, мелкий и второстепенный вопрос.
Блок говорит: «… поэт, относящийся свысока к “презренной прозе”, как-то
теряет под собой почву, мертвеет и говорит не полным голосом, даже обладая
талантом. Наши
поэзии; наши поэты — Тютчев, Фет — не относились свысока к прозе. Нечего
говорить, разумеется, о Пушкине и о Лермонтове» (VI, 175). Ясно, что для
Блока тут речь идет о вещах существенно содержательных: об использовании
опыта поэзии прозой и обратно — поэзией прозы, — опыта не формального,
внешнего, но в подходах к человеку, в постижении человека, в способах его
содержательного воспроизведения. По существу, основная проблема тут — это
преодоление «лирической отъединенности», проблема нового качества лирики,
при котором изображение человека было бы наиболее широким, объемным,
полноценным. Речь идет, в конечном счете, об искусстве, создаваемом в
«согласии со стихией», об искусстве, где субъект лирики обретает эпические,
исторические, широкие жизненные основы. Блок думает о судьбе своего
искусства на новом этапе развития русской культуры. Он думает о художниках
и произведениях искусства, о том, чтобы и те и другие были «… больше
похожими на свою родную, искалеченную, сожженную смутой, развороченную
разрухой страну» (VI, 183 – 184) Подтекст размышлений Блока о
взаимообогащении поэзии и прозы — человеческая личность и искусство,
достойные своего времени и своего народа.
Как художник, на протяжении всей своей творческой жизни искавший
способ создания «объективированного» лирического образа-характера, Блок
совершенно органично в конце жизни, найдя для этого образа-характера особые
способы создания эпической основы, не может не думать о том, что его опыт
имеет более широкое и общее значение для русской культуры, что итоги этого
опыта не умещаются в рамки только лирики, выходят за ее границы.
Следовательно, вопросы «поэзии» и «прозы» в итоговых размышлениях Блока
оказываются теми же волновавшими его всю жизнь проблемами «эпоса» и
«лирики», или, говоря иначе — «традиций» и «новаторства». Решительно
снимается возможность чисто художественного их толкования — для Блока все
это оказывается выражением судеб русской культуры и еще шире —
исторической судьбы народа в революционную эпоху. Несомненно вплетение
чисто личной художественной
раздумий Блока Свойственные всей блоковской эволюции судорожность,
неровность, скачкообразность сказались в последний период жизни Блока в
том, что вершинное сопряжение «лирики» и «эпоса», «традиций» и
«новаторства» в трагических образах «Двенадцати» как бы окончательно
проявляет и до дна исчерпывает возможности Блока — лирического поэта.
Однако решительный «сдвиг» внимания в сторону прозы как «эпоса»
говорит не только о драматизме индивидуальной художественной судьбы. Он
говорит и об огромном историческом чутье Блока, и о драматически
противоречивой связи его искусства с большими судьбами русской культуры. Те
же трагические образы «Двенадцати» с их сложно разработанным
«личностным» началом (на эпической основе «истории») как бы выходят из
границ лирики, «выплескиваются» — в прозу. Такая возможность основывается
на «новаторстве» Блока — его внутренних связях с революционной эпохой. Но
и «традиции» тут играют роль: лирика Блока всегда искала связей с большими
традициями русской прозы, и поэтому возможен обратный переход в прозу ее
проблем. С советской культурой начального периода искусство Блока находится
в сложных соотношениях. Относительно мало связана с Блоком ранняя
советская поэзия — ведь в ней прежде всего, при ее «абстрактной»
революционности, совсем иначе, чем у Блока, строится самое главное для
искусства — образ человеческой личности246. Столь глубоко, сложно и
246 В работе «Поэма “Двенадцать” и мировоззрение Блока эпохи
революции» З. Минц предприняла похвальную попытку доказать, что
блоковскую поэму следует считать «… классическим произведением
революционного искусства 1917 – 1921 гг.» (Ученые записки Тартуского гос.
университета. Труды по русской и славянской филологии, III, 1960, с. 278). Вся
цепь доказательств сводится к полному отождествлению концепции поэмы
Блока и ее стиля с идеями и художественными особенностями советской поэзии
начального периода, причем полностью игнорируется замысел, сюжет,
характеры основных героев, место поэмы в эволюции поэтической системы
Блока. Попутно возникают чрезвычайно странные положения в
«художественном анализе». Основа конфликтного разделения персонажей,
скажем, толкуется следующим образом: «… вся характеристика “черного мира”
полностью дается через образы отдельных людей, а вся характеристика мира