А. Блок. Его предшественники и современники
Шрифт:
же несомненного трагического разрыва.
В комплексе творческих вопросов, волнующих Блока в последний период
его жизни, отчетливо проступает также итоговый характер решения проблемы
традиций и новаторства в его произведениях революционных лет. Так же, как и
в других отношениях, и здесь решительно доминирует над всем созданным им в
последние годы его великая поэма. Поиски Блоком особого лирического
характера, как мы видели, опираются на достаточно
традицию русской поэзии. Блок стремится не просто повторить или продолжить
эту традицию, но и создать на ее основе новое качество. Прямая и
непосредственная опора лирического характера на историю — так самым
простым образом можно определить суть этих новаторских поисков Блока.
Поскольку в «Двенадцати» в наиболее открытой и пластически-зримой форме
выступают характеры-персонажи в их явной связи с лирическими началами
блоковской поэзии, — именно здесь наиболее полно воплощается и большая
поэтическая традиция. Но в то же время нет в блоковской лирике цикла или
отдельного стихотворения, где столь резко и отчетливо персонаж-характер
содержал бы в себе «мировые просторы» истории. Следовательно,
«Двенадцать» — вершина поэтического новаторства Блока.
Глубоко знаменательно то, что в таком качестве и столь полно впервые
образ человеческой личности в ее прямых связях с историческим временем
развертывается в искусстве Блока как образ трудового человека революционной
эпохи. Именно тут поэзия Блока наиболее наглядно выступает в ее связях с
начальным этапом советской культуры. Здесь есть свои особые трудности и
противоречия, — однако необходимо твердо помнить, что Блок в эту пору
всегда и все соотносит с революцией и трудовым человеком, и творческие
проблемы, волнующие Блока этих лет, не могут быть поняты без органической
для его мировоззрения внутренней установки на человека массы, внутренней
проверки всего революцией и новым человеком. Насколько резко выделяет
Блока подобный ход мысли, подобная структура мысли из круга старых
литераторов, с которыми ему доводилось общаться и часто враждебно
сталкиваться, — свидетельствует хотя бы следующая запись из блоковского
дневника: «Гумилев говорит, что имеет много сказать, и после закрытия
заседания развивает мне свою теорию о гуннах, которые осели в России и след
которых историки потеряли. Совдепы — гунны» (VII, 356 – 357). Дневниковая
запись относится к 26 марта 1919 г.; разговор с Гумилевым возникает по поводу
доклада Блока о Гейне, представлявшего собой первоначальный вариант
«Крушения гуманизма». Характерно здесь соотнесение
данных с современностью; история подчиняется современной общественной
потребности, — есть нечто аналогичное блоковским ходам мысли в стремлении
толковать современность сквозь древние исторические слагаемые,
выявляющиеся сегодня. Однако прямо противоположно основное: «совдепы»
несут в себе отнюдь не новую высокую культуру, как у Блока, не нового
человека, но старую и отрицательную тенденцию истории, они — «гунны».
Исторически получилось так, что судьбы Блока и Гумилева в последние
годы их жизни сплелись в клубок своеобразной вражды, корни которой
выходили далеко за пределы чисто литературных симпатий и антипатий. В
дневнике Блока последнего года жизни есть и такая запись: «В феврале меня
выгнали из Союза поэтов и выбрали председателем Гумилева» (VII, 420) —
этот инцидент, конечно, имеет определенный общественный смысл234. Описание
234 Освещение этого инцидента — см.: Бекетова М. А. Александр Блок.
столкновений Блока и Гумилева в тогдашней литературной среде можно найти,
скажем, в ряде мемуаров о Блоке последних лет жизни235; сам факт вражды
достаточно общеизвестен, имеются и такие объяснения ее причин: «На
ученика — Гумилева — обрушивалась накоплявшаяся годами вражда к
учителю — Брюсову, вражда тем более острая, что она возникла на развалинах
бывшей любви. Акмеизм и все то, что позднее называли “гумилевщиной”,
казались Блоку разложением “брюсовщины”. Во-вторых — Гумилев был не
одинок. С каждым годом увеличивалось его влияние на литературную
молодежь, и это влияние Блок считал духовно и поэтически пагубным»236. Такое
узколитературное объяснение вражды выглядит как-то даже несколько наивным
для Ходасевича, с его проницательным и злым умом. Правда, Ходасевич видит
и то, что у поэтов «враждебны были миросозерцания, резко противоположны
литературные задачи»237, однако и качества мировоззрений, и литературные
особенности толкуются в чисто индивидуальном плане; с другой стороны, речь
идет об обоих поэтах в границах единой символической школы, без сколько-
нибудь внятных сопоставлений с большими проблемами общественной жизни,
без истории. Между тем основной интерес и общественная показательность
этой литературной вражды состоят как раз в том, что Блок и Гумилев
выступают в качестве представителей совершенно разных тенденций
исторического развития; соответственно, не терпит упрощений и вопрос о