А. Блок. Его предшественники и современники
Шрифт:
мечтой». Ясно, что его здесь занимает. Он сопоставляет современное
положение с периодом Александра III, с эпохой реакции. Контекст его письма
таков, что к тому периоду, к эпохе стабильной, замкнутой в себе реакции
возврат уже невозможен. В современном брожении его занимает одно:
социальная действенность, активная жизненная позиция человека в
современности. Старые социальные установления исчерпаны до конца —
следовательно, надо искать новых жизненных
эпохи, по Блоку: «… весь табор снимается с места и уходит бродить после
долгой остановки» (VIII, 158). Кажущаяся устойчивость реакции была мнимой,
106 Чулков Г. О мистическом анархизме. СПб., «Факелы», 1906, с. 37.
революционный взрыв органичен для страны. Вывод в смысле жизненной
позиции — тот же, что и во всем комплексе блоковского творчества:
«бродяжество» как результат распада связей. Иного пока что нет, и
«мистический анархизм» в этом плане кажется Блоку в чем-то близким к его
собственным идеям. Примечательно тут еще то, что Блок видит и возможность
отрицательных, реакционных выводов из распада связей и «разрушения
личности»: «А над местом, где был табор, вьется воронье» (VIII, 158). Реально
Блока интересует возможная социальная активность, при этом толкуемая
«стихийнически»: «… на поступки решаются, не учась» (VIII, 158). Интерес к
«мистическому анархизму» оказывается реально интересом к революционной
эпохе, к вопросам возможного поведения человека в новых общественных
условиях.
Конечно, Блок ошибается, усматривая в «мистическом анархизме», и в
особенности в идеях Г. Чулкова о «слиянии» социализма и мистики, нечто
соотносящееся с революционной эпохой. В построениях Чулкова не было
решительно ничего нового по сравнению с тем, что предлагалось другими
представителями символизма — скажем, Мережковским; отличает Чулкова
только то, что «сливать», «синтезировать» он предлагает не «либеральную
общественность» и «христианство», как это было у Мережковского, но
«анархию» и «мистику», полагая, что именно такой «синтез» соответствует
революционной эпохе. Философской основой остается, как и у Мережковского,
соловьевство, — в отличие же от Мережковского, Чулков нисколько не скрывает
своих связей с соловьевством и даже предлагает его реформировать.
Центральное место в книге Чулкова занимала статья «О софианстве»,
посвященная Вл. Соловьеву. Сочетание «анархизма» и «мистики», по Чулкову,
возможно на основе философии Соловьева, однако Соловьеву-философу
свойственна некоторая ограниченность. Она состоит в том, что хотя Соловьев и
«стремился
Христа с религией земли»107, но добиться органического сплава этих двух начал
ему не удалось. Следовательно, по Чулкову, следует довести до конца дело,
начатое Соловьевым и не завершенное им, — Чулков хочет быть более
ортодоксальным соловьевцем, чем сам Соловьев. Так часто случается с
эпигонами. По существу, к этому же сводится философская позиция как
Мережковского, так и Андрея Белого.
Особенно яростные полемики вел с Чулковым Андрей Белый, — он и в
отношениях с Блоком резко порицал его за «консолидацию» с Чулковым,
настаивая на том, что следует «отмежеваться» от Чулкова, как вульгаризатора,
упрощенца. Все эти полемические неистовства Андрея Белого в исторической
перспективе выглядят просто комически, — непонятно, о чем идет спор:
разницы нет никакой, только Белый применяет более изощренную, изысканную
аргументацию, Чулков действует более примитивно, грубо, прямолинейно.
Позиция же Блока в этих «прениях», при всей неясности, запутанности,
«сдвинутости» в новых исторических условиях, предельно ясна в одном: для
107 Чулков Г. О мистическом анархизме, с. 59.
него абсолютно неприемлемы схоластические «целостные» схемы, какая бы
аргументация ни применялась. Даже и так: Чулков в какой-то период более ему
импонирует именно тем, что он проще, тем, что к доводам от Канта или
кантианцев он не прибегает. Зная все эти схемы из общения с главарями
символистов, Блок совершенно недвусмысленно отвергает их и в
интерпретации Чулкова: «Целое (мистический анархизм) кажется мне не
выдерживающим критики, сравн. с частностями его; его как бы еще нет, а то,
что будет, может родиться в другой области» (VIII, 158). А для самого Блока
главное то, что «… здание шатается», и поэтому «все — мучительно и под
вопросом» (там же).
По существу Блоку в творческом плане одинаково чужды были и
соловьевство, подновлявшееся «новейшими» философско-идеалистическими
исканиями Белого, и соловьевство Чулкова, подкреплявшееся «анархизмом».
Оценивая эту ситуацию, близок был к истине друживший в переходные годы с
Блоком С. М. Городецкий, тоже примыкавший ненадолго к «мистическому
анархизму», когда он в рецензии на «Лирические драмы» Блока писал, что эти
последние «… принадлежат к тому роду интимных произведений, которые
появляются в эпохи переломов как в жизни народов, так и в жизни барометров