Адмирал Империи 34
Шрифт:
Разумеется, все эти соображения первый министр держал при себе, не посвящая в тонкости собственного разумения даже ближайших соратников. Зато внешней атрибутике собственного величия Птолемей придавал исключительно важное значение. Неудивительно, что для своего первого в жизни военного совета он избрал максимально помпезную и торжественную обстановку.
Грандиозный овальный стол из черного мрамора с платиновыми инкрустациями, за которым разместились участники совещания, мог бы сделать честь иному дворцу. Вокруг него полукругом выстроились высокие, с затейливой резьбой кресла красного дерева. А центральное место председательствующего венчало подобие трона,
Интерьеры адмиральского салона «Агамемнона», где проходила встреча, тоже оформили с размахом и шиком, в строгом соответствии с канонами галактического ампира. Бархатные портьеры глубокого пурпурного цвета, хрустальные люстры ручной работы, батальные голографические полотна в тяжелых позолоченных рамах — все должно было создавать атмосферу незыблемого величия и имперской роскоши.
Конечно, кое-кто из приглашенных адмиралов, особенно из числа «северян», привыкших к суровому и неприхотливому быту своих кораблей, мог посчитать это помпезное великолепие неуместной тратой средств и ресурсов в условиях войны. Однако Птолемей полагал абсолютно необходимым всячески подчеркивать свой особый статус и принадлежность к высшей аристократии. Ведь только так можно было внушить всей этой пестрой военной публике должное почтение и трепет перед первым лицом государства. Страх и уважение — вот истинные столпы любой власти, тем более в кризисную эпоху…
И надо сказать, расчет Грауса полностью оправдался. Поначалу робко жавшиеся у входа адмиралы и генералы при виде всей этой роскоши в буквальном смысле слова разинули рты. Кое-кто даже на миг застыл в неподвижности, словно пораженный громом. Это точно боевой корабль? Но быстро совладав с собой, они один за другим стали проходить в зал и усаживаться за стол, всем своим видом выражая крайнее недоумение.
Птолемей намеренно задержался у распахнутых дверей, с высокомерной полуулыбкой наблюдая за этим почти комичным действом и наслаждаясь произведенным эффектом. Только когда все участники совещания расселись по своим местам, согласно рангу и положению, первый министр плавной походкой направился к своему креслу.
Конечно же, одним лишь внешним антуражем дело не ограничилось. Не менее важную роль в утверждении единоначалия Грауса должен был сыграть и регламент предстоящего мероприятия. Рассаживая приглашенных космофлотоводцев, министр внимательно следил, чтобы выбранный порядок размещения недвусмысленно подчеркивал его собственное верховенство.
Ближе всех к председательствующему, по правую и левую руки соответственно, оказались адмиралы Дессе и Юзефович — номинальные командующие Северным и Балтийским флотами, мнимое первенство которых Граус пока считал нужным признавать хотя бы формально. За ними полукружием разместились все остальные: со стороны Дессе — адмиралы: Трубецкой, Котов, Кантор и Хромцова, со стороны Юзефовича: великий князь Михаил Алексадрович, которому как представителю правящей династии вместо Гвардейской Эскадры, которая сейчас находилась в подчинении Самсонова, одну из дивизий Балтийского космофлота, далее вице-адмирал Рокотов — командующий 4-ой «линейной», и тот самый Илайя Джонс…
Дальше за стол уселись второстепенные чины: командиры гарнизонных эскадр, начальники штабов и капитаны отдельных кораблей. Птолемей снисходительно кивнул в их сторону, как бы давая понять, что ценит преданность нижестоящих чинов, но не намерен считаться с их мнением при принятии ключевых решений…
Присутствующие на совещании офицеры вслед за Птолемеем также принялись произносить хвалебные
Конечно, далеко не все собравшиеся на «Агамемноне» командиры разделяли этот восторг. Многие из балтийцев и особенно северян отнеслись к бывшему «янки» с изрядной долей подозрительности и недоверчивости. Как же, совсем еще недавно этот тип, не моргнув глазом, расстреливал в упор наши корабли, а теперь, видите ли, прикинулся другом и союзником. Так с чего бы это вдруг ему резко захотелось перейти на сторону бывших врагов и начать им всячески подыгрывать?
— Я хочу попросить прощения за свою задержку, — скромно начал Илайя, для начала надев на себя маску благородного офицера. — Как я понимаю, господа, вы ждали только меня, и лишь поэтому не начинали поход на «Новую Москву»?
Произнеся эти слова, американский адмирал красноречиво обвел взглядом всех присутствующих, словно оценивая их реакцию. На самом же деле Джонс просто потешался про себя, глядя как вытягиваются физиономии русских военачальников от такого неприкрытого самолюбования и бахвальства. Ему даже не требовалось особо играть или притворяться — достаточно было просто быть самим собой, то есть типичным представителем американской нации, искренне считающим себя венцом мироздания.
И хотя Илайя Джонс формально числился теперь российским подданным, приняв присягу на верность императору, душой и сердцем он, конечно же, оставался стопроцентным американцем до мозга костей. Со всеми вытекающими отсюда понтами и замашками самоуверенного покорителя вселенной.
— Мы ждали вас, вице-адмирал, безусловно, — кивнул Павел Петрович Дессе, в данный момент исполняющий обязанности начальника штаба объединенного флота, — но не выступили до сих пор к столице не по этому…
Произнося эти слова, Дессе смерил американца долгим испытующим взглядом, словно оценивая, достоин ли тот вообще носить почетное звание вице-адмирала русского космофлота. В выражении лица Дессе сквозила затаенная неприязнь вперемешку с откровенной иронией. Мол, не больно-то задирай нос, ковбой, а то живо спесь собьем.
— Что же вас задерживает? — усмехнувшись одними уголками рта и всем своим видом демонстрируя непонимание, произнес Джонс, красноречиво кивнув на тактическую карту с отображенной на нее диспозицией союзных кораблей. — Здесь ведь столько кораблей собралось, что моя скромная дивизии попросту затерялась среди них. Чего же вы медлите, господа адмиралы, если все требуемое для наступления уже в наличии?
В словах Илайи явственно сквозил плохо скрываемый сарказм вперемешку с откровенным глумлением над нерасторопностью и нерешительностью русских флотоводцев.
— Не волнуйтесь, адмирал, — процедил сквозь зубы Дессе, удерживаясь от того, чтобы не ответить «янки» взаимностью. Он уже начал догадываться, что новоявленный союзничек попросту издевается над ними. — Скоро все изменится самым решительным образом…
— Что ж, рад это слышать, — хмыкнул Илайя, полуобернувшись к Дессе и смерив того откровенно оценивающим взглядом. — Можно поподробней…
Павел Петрович невозмутимо огладил свои роскошные седые усы и с самым невинным выражением лица произнес: