Аид, любимец Судьбы
Шрифт:
Втроем мы потом и сидели у костра – не возвращались на Олимп, а именно что сидели на границе меж полем победы и полем поражения, словно там установилось какое-то хрупкое равновесие. Чудом не попавший под удар Крона Эвклей увивался возле бараньей похлебки, Циклопы расселись чуть в стороне и закусывали – не хочется даже знать, чем. Зел и Кратос слушали бесконечную повесть Прометея о кузнечном мастерстве. Стикс замерла над свалившейся с ног от новостей Афиной – рука ледяной титаниды по-матерински поглаживала русые волосы дочери Зевса.
Ирида
И потом уже я – и то был разговорчивее его. О Посейдоне и говорить нечего.
– Охо-хо… у нас же были резервы? Не может быть, чтобы он всех одним махом…
– У него тоже могли быть резервы.
– Армии у него все равно нет. Ну и что, что у нас тоже нет – найдем. Не сунется же он сразу, раз переговоры предложил. Зачем ему вообще переговоры?
– Потому что от мальчишек можно отмахнуться. А с равными разговаривают.
– А что он тебя-то позвал?
– Значит, наблюдал за боем.
– Боится нас, стало быть?
– Да. Трезубца и молнии.
Зевс молча каменел в темноте, подсвеченный отблесками пламени, и черные волосы на сей раз ловили огненные блики. Похлебка стояла у ног брата нетронутой.
– …Гекатонхейры, чтоб им пусто было. С Циклопами не вышло – так что, теперь освобождать их?
– А если даже так…
И вечная пауза, в которую ни один из нас не решается вставить слова, пока не подает голос Зевс – выражая главное и самое трудное:
– Нужно что-то делать с этим серпом.
После этого молчали уже все.
Арг поманил меня из наполненной чавканьем и сопением темноты незадолго до рассвета. Похрюкал виновато о том, что вот оно как бывает… и что барана бы, да, и вина…
Потом наклонился и протянул шлем.
Суровое порождение черной бронзы с невысоким гребнем и искусно сделанными нащечниками. По поверхности разбегались узоры – взвивались языки пламени, извивались змеи, обольстительно и жутко улыбались чьи-то пасти, тянулись костлявые руки… Узоры менялись, и оттого смотреть на шлем можно было вечность.
– Для силы? – спросил я, безразлично оглядывая дар.
– Куды для силы! Для имени. А то какой ты невидимка, если – видно…
Сказание 8. О родственных чувствах и пользе исчезновений
Вчераошапке-невидимке
тыпрочиталасказкумне,
омальчикеипоединке
сдракономвсказочнойстране.
С. И. Кирсанов.
Вчерныхскладкахночисладкомне
Невидимкойреятьвтишине,
В. И. Иванов.
Человек может стать тенью – и его не будут видеть люди, но будут – боги.
Бог может стать невидимым, но и его будут видеть боги.
Лишь
Черная, взлелеянная молотами Циклопов бронза моего шлема.
Скованная песня.
Закаленный ужас.
Мой символ – где он сейчас, символ? Там же, где нынче скипетр-двузубец, и колесница, и алые плоды гранатов…
Не со мной.
Видимо, выполняет то, для чего его сковали. Делает кого-то незримым. Ужас внушает.
Шлем Владыки Подземного Мира, шлем Аида-невидимки…
– Невидимки? – грохочет память голосом Бронта. – А чой-то тебя видно?
Таращит круглый глаз Арг. Стероп ковыряет в зубах – ему до Тартара, видно меня или нет, ему б барана и вина пару пифосов, только чтобы пифосы побольше.
Отражение в черной воде устало качает головой в ответ на голоса Циклопов. Могли бы и понять. Видно – потому что я здесь. Уйду – станет не видно…
– Как – не видно? – пучит глаза воображаемый Бронт. – Для всех?
Арг мычит и мотает лохматой башкой. Стероп замер с пальцем во рту.
Как так бывает – не видно для всех?!
Человек может уйти в подземный мир – и его будут видеть боги.
Бог, даже если он покидает Олимп или тонет в черных водах Стикса – всегда зрим для остальных.
Лишь одно может заставить и человека, и бога уйти надежно и для всех… Забвение.
Отражение творит невообразимое. Улыбается не моей улыбкой – широкой, слегка безумной. Подмигивает – вот уж чего я никогда не делал!
Шепчет два слова, которые я читаю по губам – его или все-таки своим?
«Хочешь – исчезну?»
– Дура!
– Убери свой меч. И иди поиграй в песке, братик, а то еще порежешься.
– Дура! Д-девка! Щит готовь! Я сейчас… я покажу…
– Нет-нет, я не буду с тобой драться… Воины не воюют с детьми.
– Ты… тоже мне, воин! Сиськи под панцирь спрятала и ходит! Иди за прялку!
– Ты сегодня невоздержан на язык, Арес. Нектар ударил в голову? Ах нет, нектар тебе еще рано, мамочка разволнуется, если узнает, что ее сынок пьет что-то, кроме молока.
– Не смей так о моей матери, ты… у тебя вообще матери нет!