Аландский крест
Шрифт:
— Я знаю!
— А почему, говоря о союзниках, вы употребили слово «бывшие»? — мрачно поинтересовался Буоль.
— А как вас еще назвать? Нет, правда, господа. Мой отец просто осыпал Австрию своими благодеяниями. Буквально подарил вам вольный город Краков в 1846 году, сверх всякой меры, истинно по-рыцарски помог с Венгрией двумя годами позже… вы знаете, в последнем деле я и сам принимал участие.
— Мы, разумеется, помним и ценим это…
— Разве? Ваше величество, одно ваше слово, один маленький намек мог остановить алчность Наполеона, не позволив
— Это неслыханно! — попытался прервать меня возмущенный Буоль.
— Да-да, как сейчас точно так же обещает итальянцам Ломбардию, а заодно и Венецию! Вашу Венецию, Франц!
— Итальянцы никогда не смогут победить нас!
— А если их поддержит Франция?
— Это невозможно, император не может быть столь вероломен…
— Мой отец также думал и про вас! — горько усмехнулся я. — Но это еще не все, ибо, с другой стороны, по вам немедленно ударит Пруссия. После чего вас будут грызть со всех сторон, пока не обглодают до самых костей! И не будет никого, кто мог бы протянуть вам руку помощи.
— А вы не боитесь, — желчно заметил министр-президент, — что Россия первая испытает на себе войну против всей Европы?
— Мы уже воюем с Европой, причем делаем это не в первый раз. И пока не похоже, чтобы англичане с французами выигрывали. Если же вы думаете, что ваша армия может переломить ход войны, будьте готовы снова услышать железную поступь дивизий Паскевича. Просто теперь они не будут вашими союзниками!
Некоторое время все молчали. Ошарашенные хозяева не знали, как отреагировать на мои слова, я же делал вид, что рассматриваю инкрустацию на маленьком столике из драгоценного палисандра.
— Что вы хотите, Константин? — первым нарушил молчание император.
— От вас? Ничего. Просто помните, что мой брат не считает себя более связанным традициями Священного союза и будет руководствоваться в своей внешней политике исключительно выгодами своего отечества.
— Понимаю. И все же… Разумные люди всегда могут договориться… — Франц-Иосиф был явно обескуражен жесткостью моих слов, но постарался сдержаться и вернуть разговор в практическое русло.
— Вернуть расположение России будет крайне сложно. Русские добры и отходчивы, но совершенно не умеют прощать предательства и ударов в спину. Война пока не закончена. Если вы пожелаете, то можете принять меры к возвращению наших отношений пусть и не к союзным, то хотя бы благожелательно нейтральным.
— Чего вы ждете от нас?
— Отзовите резервистов из армии и откажитесь от любых враждебных действий в наш адрес.
— Что мы получим взамен?
— Вы уже торгуетесь, ваше величество? Думаю, это преждевременно. Могу лишь уверить вас, что если Австрия откажется от угроз в сторону России, то война закончится уже в этом году. А вот что будет после? Именно это должно волновать вас более всего. Предположу, что ваша империя окажется в полнейшей изоляции. Ибо кто же будет вашим союзником? Франция? Британия? Или Пруссия? Нет, дорогой мой Франц, на самом деле вы могли
После столь «содержательной дискуссии» мне ничего не оставалось делать, как откланяться, оставив Франца-Иосифа вместе с его министром-президентом обсуждать сложившуюся ситуацию. Разговор с самого начала пошел далеко не так, как хотелось, что, впрочем, совсем не удивительно. Все же я не дипломат. С другой стороны…
Молодой австрийский император, если уж быть совершенно откровенным, был в моих глазах полным ничтожеством. И дело даже не в том, что он при первой же возможности предал человека, которому был обязан всем. В политике случается и не такое.
Беда в том, что он не смог поставить себя даже в своей собственной семье. Женившись на одной из самых прелестных женщин Европы, Франц-Иосиф даже не попытался защитить любимую женщину от деспотизма матери — Софии Баварской, буквально изводившей свою невестку Сиси, которая ко всему прочему приходилась ей родной племянницей. [2]
Об этом мне в порыве откровенности рассказал едущий теперь со мной в одной карете эрцгерцог Максимилиан, открыто недолюбливавший порядки, царившие в его семье и государстве. Причем настолько, что демонстративно не стал со мной расставаться после случившегося скандала.
— Вы не представляете, Константин, — жаловался он. — Как тяжело мне терпеть присущий австрийской короне деспотизм и жестокость. Я был еще совсем мальчишкой, когда шли казни участников восстания 1848 года, и навсегда запомнил этот ужас. С тех пор не устаю задавать себе один вопрос, нельзя ли обойтись без подобных крайностей?
— К сожалению, нет, — невозмутимо отозвался я. — Такова уж человеческая природа, что без жестокости никак. Но ты, несомненно, прав в том, что ее нужно свести к необходимому минимуму, ибо чрезмерные наказания приводят лишь к озлоблению людей.
— Но где эта грань?
— Как знать, брат… кстати, ничего, что я на «ты»?
— Нет-нет, это честь для меня!
— Тогда зови меня Костей. Мы с тобой моряки, и пока между нашими странами мир, нам делить нечего.
— Ты думаешь, между нашими странами может начаться война?
— Может. Но не скоро. К тому же, на морях мы не граничим, так что в бою в любом случае не встретимся. Кстати, твое любезное приглашение совместно посетить Венецианскую базу австрийского флота еще в силе?
— Хочешь выведать наши секреты? — сделал страшное лицо Макс, после чего мы дружно расхохотались. — Конечно, друг мой. Приезжай, я лично тебе все покажу.
Так неторопливо беседуя, мы добрались до отеля, перед которым меня встретил явно не находивший себе место Будберг.
— Наконец-то, — облегченно вздохнул он при виде нас. — Как все прошло?
— Ужасно, Андрей Федорович, — ухмыльнулся я.
— Но почему?! — упавшим голосом спросил дипломат, и тут его слова заглушил вопль.