Александр Блок в воспоминаниях современников. Том 2
Шрифт:
Дмитриевна, выйдя из комнаты больного, улыбаясь,
сообщила мне, что Саша просит меня зайти к нему, что
он чувствует себя немного лучше и что она воспользует
ся временем, пока я буду у больного, чтобы сбегать куда-
318
то, что-то достать. В улыбке Любови Дмитриевны, да и
в самом ее приглашении опять мелькнула надежда. Но
вместе с тем неожиданное приглашение к больному как
бы парализовало меня: я растерялся и не мог двинуться
с
— Что же вы сидите? Идите к Александру Александ
ровичу. Он ждет вас!
Кажется, я никогда так не волновался, как в этот
раз, когда входил в комнату Блока. За те дни, что мы
не виделись, он изменился: похудел и был очень бледен.
Он полусидел в постели, обложенный подушками.
Улыбнувшись, Александр Александрович предложил
придвинуть стул поближе к постели, пригласил сесть и
просил рассказать ему новости. Спросил, в каком поло
жении набор его книги «Последние дни императорской
власти» и что с «Записками мечтателей». Выслушав от
веты, он сказал, что, с тех пор как совсем слег, почти
ничего не может делать.
И вдруг вопрос:
— Как вы думаете, может быть, мне стоит поехать в
какой-нибудь финский санаторий? — И добавил: — Гово
рят, там нет эмигрантов.
А спустя несколько дней Любовь Дмитриевна, откры
вая мне дверь, поспешно повернулась спиной. Я успел
заметить заплаканные глаза. Она просила меня подо
ждать, и, как всегда, я прошел в маленькую комнату,
бывшую раньше кабинетом Блока. Скоро Любовь Дмит
риевна вернулась и сказала, что сегодня Саша очень
нервничает, что она просит меня, если не спешу, поси
деть: быть может, понадобится моя помощь — сходить в
аптеку.
Но не прошло и десяти минут, вдруг слышу страш
ный крик Александра Александровича. Я выскочил в
переднюю, откуда дверь вела в комнату больного. В этот
момент дверь раскрылась, и Любовь Дмитриевна выбе
жала из комнаты с заплаканными глазами. Она броси
лась на кухню и разразилась громким плачем.
— Что случилось?
Любовь Дмитриевна ничего не ответила, только мах
нула мне рукой, чтобы я ушел. В комнате больного было
тихо, и я ушел обратно в кабинет Блока, служивший
теперь мне местом ожиданий, тревог и волнений.
Немного погодя я услышал, как Любовь Дмитриевна
вернулась к больному. Пробыв там несколько минут, она
319
пришла ко мне и рассказала, что произошло. Она пред
ложила Александру Александровичу принять какое-то
лекарство, и тот отказался, она пыталась уговорить его.
Тогда он с необыкновенной
склянок с лекарствами, которые стояли на столике у
кровати, и швырнул их с силой о печку.
Этот рассказ сквозь слезы Любовь Дмитриевна неожи
данно закончила восклицанием:
— Опять приступ! Если б вы знали, как это
страшно?
По рассказам Любови Дмитриевны, таких присту
пов было несколько. После них обычно наступали спо
койные дни, и тогда нам опять хотелось верить в выздо
ровление.
В наступившие спокойные дни Блок чувствовал себя
настолько хорошо, что смог опять приняться за работу.
Александр Александрович все чаще приглашал меня к
себе.
Я привык уже к похудевшему, изменившемуся лицу
поэта. Он забрасывал меня самыми различными вопроса
ми: о моих личных делах, о делах издательства, интере
совался, с кем встречаюсь, что делается в «книжном
пункте» Дома искусств, где я работал по совместительст
в у , — словом, интересовался положительно всем.
Наконец я принес Блоку долгожданные гранки его
книги «Последние дни императорской власти». Он обра
довался, просил оставить их, обещая прочитать в два-
три дня. Блок точно выполнил обещание: через два дня
он вернул мне, как всегда, тщательно исправленную кор
ректуру.
За корректурой я пришел утром. Блока я застал сво
бодно сидящим в постели, он даже не прислонялся к по
душкам, как прежде. Он казался бодрым, весело улыб
нулся и, передавая корректуру, сделал какое-то указание.
Я обратил внимание, что вокруг, на одеяле, были акку¬
ратно разложены записные книжечки. Их было много.
Я спросил Александра Александровича, чем это он за
нимается. Блок ответил, что просматривает свои запис
ные книжки и дневники, а когда я заметил несколько
книжек, разорванных надвое, а в другой стопке — от
дельно выдранные странички, я спросил о них. Блок со
вершенно спокойно объяснил, что некоторые книжки он
уничтожает, чтобы облегчить труд будущих литературо-
320
ведов, и, улыбнувшись, добавил, что незачем им здесь
копаться.
Не знаю, был ли это у Блока приступ болезни, или,
наоборот, это был разумный акт поэта, уходящего на
всегда и заглянувшего в будущее. В тот момент, несмот
ря на спокойное, улыбающееся лицо, Блок показался мне
безумцем. Встревоженный, я вышел из комнаты и рас
сказал все, что увидел, Любови Дмитриевне, попросив ее