Александр Блок в воспоминаниях современников. Том 2

Коллектив авторов

Глаза светлые, холодные, скользят по лицам, не задер­

живаясь на них. Впечатление человека одновременно за­

стенчивого и высокомерного. В лице его не было покоя.

Петроградское небо мутилось дождем.

На войну уходил эшелон... —

совсем тихо он произнес первые строки.

Без конца — взвод за взводом и штык за штыком

Наполнял за вагоном вагон...

Глуховатый голос неяркого тембра, несколько затруднен­

ная дикция.

В этом

поезде тысячью жизней цвели

Боль разлуки, тревоги любви,

Сила, юность, надежда... В закатной дали

Были дымные тучи в крови.

Голос поэта приобретает металлическую твердость и

силу, за строгим ритмическим рисунком все явственнее

проступает грозная мелодия.

Нет, нам не было грустно, нам не было жаль,

Несмотря на дождливую даль.

Это — ясная, твердая, верная сталь,

И нужна ли ей наша печаль? —

сурово-утверждающе произнес Блок.

334

В публике иногда высказывалось мнение, что Блок

читает свои стихи однообразно, монотонно. Это, на мой

взгляд, неверное впечатление происходило от присущей

Блоку сдержанности большого художника. Он никогда

не позволял себе растекаться в переживаниях, обнажать

свои чувства. Чем сильнее росло в нем внутреннее вол­

нение, тем сдержаннее были внешние приемы.

Формой стиха в чтении Блок владел удивительно.

«Внутренняя музыка», о которой он любил говорить, на­

ходила свое выражение и в строгом соблюдении размера,

и в чеканном ритме.

Я не слышала исполнителя стихов Блока, в полной

мере воплотившего их «музыку». Ближе других по про­

никновению в мир блоковской поэзии был В. И. Качалов,

но и тот не раз говорил: «Трудно проникнуть в сложный

мир символов, образов этого поэта, но еще труднее овла­

деть пленительной формой, в которую он облекает свои

поэтические образы».

Блок не любил, когда читали его стихи на эстраде,

особенно в так называемых «смешанных» концертах, ко­

торых, кстати сказать, он не признавал как форму искус­

ства. Исключением был В. И. Качалов. Блок не раз го­

ворил, что ему нравится, как Качалов читает его стихи.

Было много общего в творческой природе этих двух

художников. Сблизила их работа над пьесой Блока «Ро­

за и Крест», принятой к постановке Художественным

театром в 1916 году. Блока радовало, что Качалов увле­

чен пьесой. «Я хотел бы в ней играть все р о л и » , — гово­

рил Василий Иванович. Качалову была поручена в пьесе

роль Гаэтана. К слову сказать, блоковское представление

о Гаэтане поразительно совпадало с индивидуальностью

Качалова.

Вот что написано Блоком в объяснительной

записке к постановке «Роза и Крест» в Художественном

театре: «Про рост его ничего нельзя сказать — бывают

люди такие, о которых мало сказать, что они высокого

роста. Лицо — немного иконописное, я бы сказал — от­

влеченное. Кудри седые, при лунном свете их легко при­

нять за юношеские льняные. Этому впечатлению помога­

ют большие синие глаза, вечно юные; не глаза, а очи,

не волосы, а кудри, не рот, а уста, из которых исходит

необыкновенно музыкальный и гибкий голос» 2.

Блок стал бывать у Качаловых, и я увидела его уже

не на эстраде, а в уюте домашней качаловской обстанов­

ки. Теперь он показался мне совсем иным. Было какое-то

335

особое изящество в его стройной фигуре, в манере

двигаться, говорить, слушать. Глаза смотрели доверчиво,

приветливо. Репетиции пьесы «Роза и Крест» проходили

в театре с большим подъемом, и Блок был настроен

светло и радостно.

Качалов знал, что Блок любит цыганское пение, и в

этот вечер он пригласил свою приятельницу, цыганку

Дашу. Даша — молодая, красивая, лицо типично цыган­

ское, чернобровая, черноглазая. Голос у Даши низкий,

глубокий, чудесного тембра.

«Натянулись гитарные струны» 3, и Даша запела

старинный цыганский романс «Утро туманное, утро се­

дое» (слова эти поставлены Блоком как эпиграф к «Се­

дому утру» 4 ) . У Блока губы плотно сжаты, глаза опу­

щены, казалось, для того, чтобы никто не подглядел

вспыхнувшего в них огня. По изменчивому лицу пробе­

гают волны нахлынувших чувств. В дальнейших встречах

с Блоком я всегда видела его таким, когда он слушал

музыку.

Отзвенели последние гитарные аккорды, и Василий

Иванович негромко произнес заключительные строки

«Седого утра»:

Лети, как пролетала, тая,

Ночь огневая, ночь былая...

Ты, время, память притуши,

А путь снежком запороши.

Для Блока это было неожиданно. Он укоризненно по­

смотрел на Василия Ивановича и смущенно улыбнулся 5.

После ужина А. А. Блок подошел ко мне.

— Я о вас з н а ю , — сказал о н . — Вы — Надя Кома-

ровская. При мне однажды вам была послана телеграм­

ма: «Надя, не умирай».

Я удивилась его памяти. Такой случай действительно

произошел. Будучи в гастрольной поездке в Саратове, я

серьезно заболела. Это дошло до моей близкой подруги