Александр Блок в воспоминаниях современников. Том 2
Шрифт:
Италию своими глазами, я боялся увидеть ее не такой,
какой увидел ее Блок, боялся утратить живое восприятие
поэта.
Любовь Дмитриевна давно куда-то ушла, а интерес
ный рассказ Александра Александровича так меня увлек,
что я совсем забыл о ее просьбе проследить, чтобы Алек
сандр Александрович не переутомлялся. Я не заметил
его усталости до тех пор, пока он сам не пожаловался
на нее и не предложил перенести просмотр
Так — в который уже раз — обрываются наши встре
чи у книжного шкафа.
316
Я был печальным свидетелем того, как день за днем
Александр Александрович терял свои душевные и физи
ческие силы. Я думаю, что прогулки в прошлое, всплыв
шие воспоминания, взволновавшие поэта, тоже отрази
лись на нем. Он жаловался на крайнюю усталость.
Теперь я приходил к Блокам во второй половине дня.
Александр Александрович тревожился, что работа по
просмотру рукописей подвигается очень медленно, после
двух часов работы за столом он устает и ложится на ди
ван. А когда ему кажется, что отлежался, отдохнул, он
встает, но работать не может.
Александр Александрович перемогался всю вторую
половину мая и почти весь июнь. Потом он слег и пы
тался работать, сидя в постели. Болезнь затягивалась, и
самочувствие неизменно ухудшалось. Однако Любовь
Дмитриевна и все, кто заходил в эти дни на Офицерскую
узнать о здоровье Блока, надеялись на выздоровление,
никто не думал о грозном исходе болезни.
Один Александр Александрович, должно быть, пред
чувствовал свой скорый уход. Он тщательно готовился к
нему и беспокоился, что не успеет сделать всего, что
наметил, и поэтому торопился.
Блок упорно боролся с усталостью и очень огорчался,
что силы так скоро покидают его.
Было удивительно, что в те дни, когда Александру
Александровичу становилось особенно тяжело работать,
он при каждой встрече неизменно интересовался делами
«Алконоста». Он спрашивал обо всем: какие книги нахо
дятся в типографии, в каком состоянии производства на
ходятся они. Спрашивал об очередном, пятом номере
«Записок мечтателей», скоро ли будет набор.
Однажды Блок спросил:
— Знаете ли вы писательницу и переводчицу Мари
этту Шагинян? Она прекрасно перевела тетралогию Ри
харда Вагнера «Кольцо Нибелунгов». А недавно она при
слала мне сборник своих пьес. Я читаю их сейчас, она
очень талантлива.
А спустя несколько дней Александр Александрович
опять заговорил о Мариэтте Шагинян:
—
использовать их театр, но некоторые из них, по-моему,
хорошо бы напечатать в «Записках мечтателей». Я очень
рекомендую напечатать в ближайшем номере лучшую из
этих пьес: «Чудо на колокольне» — это очень талант-
317
л и в о , — повторил о н . — Я написал Шагинян свой отзыв 10.
Будьте добры, передайте ей рукопись, она зайдет к вам
в книжный пункт.
А еще через несколько дней Александр Александро
вич спрашивал меня через Любовь Дмитриевну, успел ли
я сдать в набор пьесу «Чудо на колокольне» в очередной
номер «Записок мечтателей».
Пьеса Мариэтты Шагинян «Чудо на колокольне» была
напечатана в № 5 «Записок мечтателей», вышедшем уже
после смерти Блока, в 1922 году.
Болезнь продолжала прогрессировать. Настал день,
когда Александр Александрович не мог совсем вставать
с постели. Доктор заявил, что больному необходимы са
наторные условия, особое питание и что нужно непре
менно уговорить Александра Александровича согласить
ся на хлопоты о заграничном санатории.
О поездке для лечения за границу велись разговоры
и раньше, когда Блок был еще на ногах, но Александр
Александрович все время решительно отказывался что-
нибудь предпринимать для этого. Он не видел большой
разницы между эмигрантством, которое ненавидел, и
поездкой для лечения.
Теперь, когда состояние Блока ухудшилось и орга
низм его ослаб, ослабло и сопротивление поэта. Теперь
он уже соглашался на поездку, но просил только, чтобы
это было не дальше Финляндии.
Продолжая ежедневно приходить на Офицерскую, я
пытался чем-нибудь помочь Любови Дмитриевне — она
совсем сбилась с ног: ей самой приходилось раздобывать
нужные продукты, приготовлять питание для больного,
следить за тем, чтобы не упустить время приема лекар
с т в а , — словом, забот было много, всего не перечислить.
К этому надо добавить, что Александр Александрович
никого не желал видеть и, кроме Любови Дмитриевны,
никого к себе не допускал. На этом, кстати сказать, на
стаивал и доктор Пекелис. Конечно, я не мог рассчиты
вать на исключение и был рад, если мне удавалось хоть
что-нибудь сделать для больного.
Но вот однажды, спустя дней десять после того, как
Александр Александрович окончательно слег, Любовь