Александр Блок в воспоминаниях современников. Том 2

Коллектив авторов

можно верить в разумность человечества после этой вой­

ны и накануне неизбежных, еще более жестоких войн?

Нет, эта ваша фантазия... жутко! Но я думаю, что вы

несерьезно говорили.

Он вздохнул:

— Если б мы могли совершенно перестать думать

хоть на десять лет. Погасить этот обманчивый, болотный

огонек, влекущий нас все глубже в ночь мира, и прислу­

шаться к мировой гармонии сердцем. Мозг, мозг... Это —

ненадежный орган, он

уродливо велик, уродливо развит.

Опухоль, как зоб...

Помолчал, крепко сжав губы, потом сказал тихо:

— Остановить бы движение, пусть прекратится

время...

— Оно прекратится, если придать всем видам движе­

ния одну и ту же скорость.

Блок взглянул на меня искоса, подняв брови, и быст­

ро, неясно заговорил какими-то бредовыми словами, я

перестал понимать его. Странное впечатление: казалось,

что он срывает с себя изношенные лохмотья.

Неожиданно встал, протянул руку и ушел к трамваю.

Походка его на первый взгляд кажется твердой, но,

присмотревшись, видишь, что он нерешительно качается

на ногах. И как бы хорошо ни был он о д е т , — хочешь

видеть его одетым иначе, не так, как все. Гумилев даже

в каком-то меховом костюме лопаря или самоеда кажет­

ся одетым, как все. А Блок требует одеяний необычных.

331

Только что записал беседу с Блоком — пришел матрос

Балтфлота В. «за книжечками поинтересней». Он очень

любит науку, ждет от нее разрешения всей «путаницы

жизни» и всегда говорит о ней с радостью и верой.

Сегодня он, между прочим, сообщил потрясающую но­

вость:

— Знаете, говорят, будто один выученный американец

устроил машинку замечательной простоты: труба, колесо

и ручка. Повернешь ручку, и — все видно: анализ, триго­

нометрия, критика и вообще смысл всех историй жизни.

Покажет машинка и — свистит!

— Мне эта машинка тем особенно нравится, что —

свистит.

В ресторане «Пекарь» барышня с Невского рассказы­

вала мне:

— Это у вас книжечка того Блока, известного? Я его

тоже знала, впрочем — только один раз. Как-то осенью,

очень поздно и, знаете, слякоть, туман, уже на думских

часах около полуночи, я страшно устала и собиралась

идти д о м о й , — вдруг, на углу Итальянской, меня пригла­

сил прилично одетый, красивый такой, очень гордое

лицо, я даже подумала: иностранец. Пошли п е ш к о м , —

тут, недалеко, по Караванной, десять, комнаты для сви­

даний. Иду я, разговариваю, а он — молчит, и мне было

неприятно даже, необыкновенно как-то, я не люблю не­

вежливых. Пришли, я попросила

чаю; позвонил он,

а слуга — не идет, тогда он сам пошел в коридор, а я

так, знаете, устала, озябла и уснула, сидя на диване.

Потом вдруг проснулась, вижу: он сидит напротив, дер­

жит голову в руках, облокотясь на стол, и смотрит на

меня так строго — ужасные глаза! Но мне — от стыда —

даже не страшно было, только подумала: «Ах, боже мой,

должно быть, музыкант!» Он — кудрявый. «Ах, извини­

те, говорю, я сейчас разденусь».

А он улыбнулся вежливо и отвечает: «Не надо, не

беспокойтесь». Пересел на диван ко мне, посадил меня

на колени и говорит, гладя волосы: «Ну, подремлите

еще». И — представьте ж себе — я опять з а с н у л а , — скан­

дал! Понимаю, конечно, что это нехорошо, но — не могу.

Он так нежно покачивает меня и так уютно с ним, от­

крою глаза, улыбнусь, и он улыбнется. Кажется, я даже

и совсем спала, когда он встряхнул меня осторожно и

332

сказал: «Ну, прощайте, мне надо идти». И кладет на

стол двадцать пять рублей. «Послушайте, говорю, как же

это?» Конечно, очень сконфузилась, и з в и н я ю с ь , — так

смешно все это вышло, необыкновенно как-то. А он за­

смеялся тихонько, пожал мне руку и — даже поцеловал.

Ушел, а когда я уходила, слуга говорит: «Знаешь, кто с

тобой был? Блок, поэт — смотри!» И показал мне порт­

рет в ж у р н а л е , — вижу: верно, это он самый. «Боже мой,

думаю, как глупо вышло».

И действительно, на ее курносом, задорном лице, в

плутоватых глазах бездомной собачонки мелькнуло отра­

жение сердечной печали и обиды. Отдал барышне все

деньги, какие были со мной, и с того часа почувствовал

Блока очень понятным и близким.

Нравится мне его строгое лицо и голова флорентинца

эпохи Возрождения.

H. И. КОМАРОВСКАЯ

АЛЕКСАНДР БЛОК

В БОЛЬШОМ ДРАМАТИЧЕСКОМ ТЕАТРЕ

Впервые я увидела Блока в 1916 году в Москве. Это

был год, омраченный длительной, безнадежной войной.

В зале Исторического музея в Москве был вечер в поль­

зу раненых воинов. Зал был переполнен. В числе других

поэтов выступал А. А. Блок 1. Молодежь относилась к

нему восторженно. Блок был ее любимым поэтом.

Вот он вышел на эстраду. Голова античной статуи.