Александр Блок в воспоминаниях современников. Том 2

Коллектив авторов

становилось мудрым и прекрасным.

Блок часто возвращался к мысли, что пронесшиеся

революционные годы изменили лица людей. Однажды

для какого-то журнала понадобилась фотография всего

коллектива театра. Мы собрались в декорационной ма­

стерской. Вся наша группа была ярко освещена падав­

шими со стеклянного потолка лучами зимнего солнца.

Я сидела рядом с Блоком. Он вдумчиво оглядел лица

собравшихся и тихо сказал мне: «Смотрите,

наши лица

347

совсем другие, они опалены великим пламенем револю­

ции. Душевный мир человека стал иным».

Не раз хотелось мне спросить Блока, почему он боль­

ше не пишет стихов.

Однажды я сказала:

— Вот вы часто говорите нам о новом облике худож­

ника, о том, что мысли и чувства его должны быть вы­

соки и благородны; но ведь нужны и слова. Мы ждем их

от вас, поэтов, писателей. А вы молчите.

Сказала и пожалела: так омрачилось лицо Блока.

— Надо ж д а т ь , — после минуты молчания сказал он. —

Надо ждать, когда слова прорвутся сквозь вихрь чувств,

еще не оформленных. И я, как многие, жду. Музыка вре­

мени звучит во мне. Верю и знаю, что придут и слова.

На другой день Блок передал мне томик своих сти­

хов. На первой странице он написал: «На память о на­

шем разговоре». В этот томик входил цикл стихов «Ро­

дина».

По своей человеческой природе Блок был необычайно

правдив. В обсуждениях спектаклей на художественном

совете он никогда не пытался сглаживать недочеты в

постановке и в исполнении. Он высказывался коротко,

определенно. Никогда не вступал в споры, но в своих

убеждениях он был непоколебим и мужествен.

Помню, в декабре 1920 года главный режиссер

А. Н. Лаврентьев сделал на художественном совете сооб­

щение об отказе Ю. М. Юрьева работать в Большом

драматическом театре. Уход Юрьева ставил театр в

очень трудное положение. Юрьев был занят во всех пье­

сах текущего репертуара: он играл Отелло, короля Лира,

маркиза Позу. Сообщение Лаврентьева вызвало взрыв

негодования против Юрьева. На предложение Лаврентье­

ва высказаться Блок сказал, что, не оправдывая поступ­

ка Юрьева как срывающего работу на производстве, он

в защиту его должен сказать, что если его, Юрьева, как

художника не удовлетворяют творческие принципы

Большого драматического театра, то уход его из театра

закономерен. Слова Блока были приняты руководителями

театра крайне враждебно, вплоть до обвинения его в

«нейтральности». Однако позиция Блока осталась прин­

ципиальной и непоколебимой 10.

Примерно

с конца двадцатого года я стала замечать,

что Блок «не тот». Глуше звучал его голос, замедленнее

стала речь, в обычно легкой, стремительной походке

348

сказывалась усталость, утомление. Уже не так часто ра­

довал он нас своим юмором.

Осталась у меня в памяти встреча нового, 1921 года.

Всем коллективом собрались мы в фойе театра за сто­

лом, хотя и накрытым белой скатертью, но достаточно

скудным по ассортименту блюд и напитков. Оживление

присутствующих от этого не стало меньшим, все веселее

смеялись мы на шуточные тосты, на остроты Н. Ф. Мо­

нахова.

Лицо Блока выделялось своим болезненным видом.

Глаза его, необыкновенно блестящие, перебегали с лица

на лицо, казалось, он хотел сказать всем что-то очень

сердечное, очень теплое. Чокаясь, он приговаривал обыч­

ные пожелания: «С новым годом, с новым счастьем» — с

таким выражением, точно он держал это счастье в ру­

ках и щедро раздавал его другим. Я ему сказала об

этом. Он взглянул мне прямо в глаза и сдержанно, пе­

чально произнес: «Как бы только оно не у ш л о » , — и пока­

зал рукой на сердце. Я тогда не придала этому значения,

но с каждой новой встречей с тревогой убеждалась, что

Блок болен, что он всеми силами борется с болезнью 11.

В этот период он невероятно много работал. Бывая

на Моховой в издательстве «Всемирная литература» и

встречая там Блока, бледного, утомленного, я сказала од­

нажды Александру Николаевичу Тихонову (Сереброву),

редактору «Всемирной литературы»: «Александр Николае­

вич, уговорите Блока заняться своим здоровьем, он очень

плохо выглядит», на что Тихонов развел руками:

«Попробуйте его уговорить. Он уверяет, что совсем

здоров».

25 апреля 1921 года Блок в последний раз выступал

перед публикой с чтением своих стихов. Вступительное

слово делал К. И. Чуковский. Блок сидел в глубине ди­

ректорской ложи. Черный костюм подчеркивал его край­

нюю худобу и бледность. Он нервно двигался на стуле,

когда Чуковский говорил о значении Блока как поэта,

ставя его в ряд с величайшими поэтами эпохи.

В перерыве перед своим выступлением Блок вошел в

артистическую, где сидел Чуковский, и недовольно ска­

зал: «Что это вы обо мне наговорили? Каково мне те­

перь выходить на публику после ваших панегириков?»