Александр Сопровский был одним из самых талантливых, серьезных и осмысленных поэтов своего поколения

Сопровский Александр

Privacy и со­бор­ность мо­гут твор­че­ски до­пол­нять друг дру­га, взаи­мо­дей­ст­во­вать ме­ж­ду со­бой. Лишь в ме­ру из­вест­но­го про­сто­ра и мо­жет пол­но­прав­но жить со­бор­ное на­ча­ло. Со­бор­ная апо­столь­ская Цер­ковь строи­лась под вет­ром Сре­ди­зем­но­мо­рья: вспом­нить хоть воль­ные мар­шру­ты апо­столь­ских пе­ре­дви­же­ний! В Рос­сии цер­ковь так­же на­би­ра­ла си­лу на во­ле: в ко­ло­ни­за­ци­он­ном про­дви­же­нии к Вол­ге и в за­волж­ские ле­са. И не слу­чай­но

ге­рой из­вест­но­го ро­ма­на по­сле за­клю­че­ния оце­нил «вос­точ­ный за­мы­сел» се­мей­ной замк­ну­то­сти в квар­та­лах ста­ро­го Таш­кен­та (а ведь ав­тор — из чис­ла про­по­вед­ни­ков со­бор­но­сти)... Но privacy без взаи­мо­по­мо­щи, без че­ло­ве­че­ско­го те­п­ла, без ду­хов­ных кор­ней ве­дет лишь к оле­де­не­нию сер­дец.

Тут, го­во­ря о твор­че­ском взаи­мо­дей­ст­вии куль­тур, уме­ст­но ука­зать на не­ожи­дан­ное сход­ст­во Рос­сии XIX и Аме­ри­ки ХХ сто­ле­тия. В обо­их слу­ча­ях — мощ­ный, хо­тя не боль­но по­во­рот­ли­вый ко­лосс, не­на­ви­ди­мый все­ми за его си­лу и сне­дае­мый соб­ст­вен­ным ком­плек­сом куль­тур­ной не­пол­но­цен­но­сти,— а под шу­мок ис­под­воль строя­щий, сам не соз­на­вая то­го, мощ­ную куль­ту­ру, го­во­ря­щий ми­ру но­вое сло­во. И не толь­ко на эли­тар­ном уров­не: го­во­рят об убо­же­ст­ве мас­со­вой куль­ту­ры США — а ведь клас­си­че­скую му­зы­ку там со­би­ра­ют­ся слу­шать то­же мас­сы, де­сят­ка­ми ты­сяч по ста­дио­нам.

На­цио­наль­ная вра­ж­да име­ет дав­ние, глу­бо­ко сплет­шие­ся кор­ни, ка­кие не вы­рвать за­лих­ват­ским рыв­ком. Внут­рен­ние спо­ры на­ших поч­вен­ни­ков и за­пад­ни­ков так­же име­ют под со­бой глу­бо­кие ос­но­ва­ния. Но тем мень­ше сто­ит стро­ить эти спо­ры по шаб­ло­нам ото­шед­ших вре­мен и с на­вяз­шей в зу­бах под­ме­ной ос­нов­ных по­ня­тий. На сво­ем ны­неш­нем уров­не спо­ры эти слиш­ком лег­ко и с п о л ь з у ю т с я прин­ци­пи­аль­но ан­ти­куль­тур­ны­ми, без­ду­хов­ны­ми си­ла­ми для от­вле­че­ния ода­рен­ных не­рав­но­душ­ных лю­дей от об­щих на­бо­лев­ших во­про­сов, стоя­щих пе­ред стра­ной и куль­ту­рой.

Не за­мы­кать­ся на про­шлых оби­дах и вза­им­ных сче­тах. Но и не за­мал­чи­вать их, что чре­ва­то хро­ни­че­ски­ми на­гное­ния­ми с по­сле­дую­щим экс­тре­ми­ст­ским взры­вом. Спо­рить, и кон­флик­то­вать, и рез­ко стал­ки­вать­ся — но н а п о ч в е к у л ь т у р ы, а не в ку­хон­ной ра­си­ст­ской мо­чи­лов­ке. Стыд­но пре­вра­щать­ся в стра­ну лю­бе­ров и пан­ков, ко­гда обе сто­ро­ны взя­лись бы за мон­ти­ров­ки и по­шли кру­шить, что под ру­ку по­па­ло.

Уме­стен диа­лог — ост­рый, кон­фликт­ный, но куль­тур­ный, а не ра­со­вый. На этой поч­ве на­шлось бы ме­сто и на­цио­наль­ной гор­до­сти, и чув­ст­ву соб­ст­вен­но­го дос­то­ин­ст­ва,

и люб­ви к Божь­е­му ми­ру в за­хва­ты­ваю­щем раз­но­об­ра­зии его язы­ков, обы­ча­ев и форм люд­ско­го со­об­ще­ст­ва. Вот не­пред­взя­тый путь куль­тур­но­го и со­ци­аль­но­го твор­че­ст­ва, ко­то­рый, быть мо­жет, се­го­дня при­от­кры­ва­ет­ся нам.

Март 1987

ПРА­ВО­ТА ПО­ЭТА

В три­на­дца­том го­ду, еще не по­ни­мая,

Что бу­дет с на­ми, что нас ждет...

Г.Ива­нов

В «Пись­мах о рус­ской по­эзии» (1922) Осип Ман­дель­штам пря­мо на­звал «са­мый ин­те­рес­ный в по­эзии про­цесс, рост по­эти­че­ской лич­но­сти» ¹. Ес­ли вс­лед за Пуш­ки­ным су­дить по­эта по тем за­ко­нам, ко­то­рые сам он над со­бой при­зна­ет, то, оче­вид­но, имен­но лич­ность Ман­дель­шта­ма (ее мас­штаб, ее це­ли и за­да­чи, ее участь) долж­на при взгля­де на его по­эзию при­влечь пер­во­оче­ред­ное вни­ма­ние. Тем бо­лее, что крат­чай­ших све­де­ний о жиз­ни это­го по­эта до­воль­но, что­бы уве­рить­ся: тут нас не под­ве­дут, не об­ма­нут. Скуч­но не бу­дет.

Речь не о био­гра­фии как та­ко­вой, не о вы­хо­ло­щен­ном «бы­те». Ман­дель­штам го­во­рил о по­эти­че­ской лич­но­сти, то есть о жиз­ни, как она вы­ра­же­на по пре­иму­ще­ст­ву в са­мом твор­че­ст­ве, ко­то­рое ведь для по­эта и есть на­стоя­щая жизнь, ду­хов­ный ори­ен­тир всей его био­гра­фии.

Так вот, 18 мар­та 1937 го­да Ман­дель­штам на­пи­сал:

Ря­дом с го­ти­кой жил озо­рую­чи

И пле­вал на па­у­чьи пра­ва

На­глый школь­ник и ан­гел во­рую­щий,

Не­срав­нен­ный Вил­лон Фран­суа.

В Мо­ск­ве толь­ко что за­вер­шил ра­бо­ту фев­раль­ско-марто­в­ский пле­нум ЦК ВКП (б), при­няв­ший те­зис об обо­ст­ре­нии клас­со­вой борь­бы по ме­ре уп­ро­че­ния по­зи­ций со­циа­лиз­ма. В Па­ри­же в те же дни вы­шла в свет про­за бы­ло­го ман­дель­шта­мов­ско­го дру­га Ге­ор­гия Ива­но­ва: смесь ли­риз­ма и гря­зи, со­блаз­ни­тель­ной эро­ти­ки и поч­ти от­тал­ки­ваю­щей чис­то­ты — ак­ция от­чая­ния. Са­мо­му Ман­дель­шта­му от­ме­ре­но бы­ло жиз­ни — на вер­шок, на иголь­ное толь­ко уш­ко.