Александр Сопровский был одним из самых талантливых, серьезных и осмысленных поэтов своего поколения

Сопровский Александр

Прав­да, в та­ком под­хо­де к об­ще­ст­вен­ной жиз­ни та­ит­ся за­ро­дыш ци­низ­ма, не­до­оцен­ка пра­во­во­го на­ча­ла гро­зит пе­рей­ти в про­стую кор­руп­цию. Но са­ми про­по­вед­ни­ки ор­га­ни­че­ско­го, со­бор­но­го на­ча­ла соз­на­ва­ли эту уг­ро­зу, яс­но ви­де­ли чер­ту, от­де­ляв­шую че­ло­веч­ность от раз­ло­же­ния. Апол­лон Гри­горь­ев пи­сал, что «сми­рен­ное на­ча­ло» — лишь от­ри­ца­тель­ное, что «пре­дос­тавь­те его са­мо­му се­бе — оно пе­рей­дет в за­стой, в мерт­вя­щую лень, хам­ст­во Фа­му­со­ва и доб­ро­душ­ное взя­точ­ни­че­ст­во Юсо­ва» (А. Гри­горь­ев. Ис­кус­ст­во и нрав­ст­вен­ность.— М., 1986, c. 92).

Ча­ст­ная сво­бо­да, от­вое­ван­ная Рос­си­ей к се­ре­ди­не XIX сто­ле­тия и в эпо­ху ре­форм на­чав­шая кри­стал­ли­зо­вать оча­ги сво­бо­ды по­ли­ти­че­ской,

име­ла свою соб­ст­вен­ную за­щи­щен­ную тер­ри­то­рию. Дво­рян­ские гнез­да про­све­щен­ных хо­зя­ев, «уче­ные ка­би­не­ты» пи­са­те­лей и мыс­ли­те­лей, ке­льи Оп­ти­ной пус­ты­ни, крас­ные уг­лы кре­сть­ян­ских изб. При всей не­сго­во­рен­но­сти, раз­бро­сан­но­сти, под­час вра­ж­деб­но­сти этих уде­лов ме­ж­ду со­бой — то бы­ла terra nostra, че­рес­по­лос­ная об­ласть, где Рос­сия бы­ла жи­ва и жи­ла. И, быть мо­жет, не се­то­вать стои­ло Дос­то­ев­ско­му на «раз­рыв» ме­ж­ду бар­ст­вом и на­ро­дом, но, на­про­тив, бла­го­слов­лять этот сти­хий­ный плю­ра­лизм об­ще­ст­вен­ной и куль­тур­ной жиз­ни. Не за­ма­зы­вать стои­ло про­ти­во­ре­чия, но ис­кать диа­ло­га и ко­ор­ди­на­ции не све­ден­ных к об­ще­му зна­ме­на­те­лю сил. В час на­стоя­ще­го ис­пы­та­ния, в гра­ж­дан­скую вой­ну, все они ока­жут­ся «объ­ек­тив­но» со­об­ща — но фак­ти­че­ски раз­ве­ден­ны­ми, вра­ж­деб­ны­ми друг дру­гу и раз­би­ты­ми по­рознь.

Ран­ние сла­вя­но­фи­лы ви­де­ли эту Рос­сию, и в том бы­ло здо­ро­вое зер­но их воз­зре­ний. Что до сла­бо­сти, уто­пич­но­сти их уче­ния — это дик­то­ва­лось не пе­ре­из­быт­ком сла­вян­ских или рус­ских чувств, а на­про­тив, об­щим ев­ро­пей­ским шаб­ло­ном. Са­ма идея на­цио­наль­но­го са­мо­соз­на­ния бы­ла взя­та сла­вя­но­фи­ла­ми у Фих­те и Шел­лин­га. Идеа­ли­за­ция мо­с­ков­ско­го пе­рио­да рос­сий­ской го­су­дар­ст­вен­но­сти, за­ма­зы­ва­нье его кро­ва­вых пя­тен — так­же в сти­ле гер­ман­ской клас­си­че­ской фи­ло­со­фии с ее «все дей­ст­ви­тель­ное ра­зум­но». Во­об­ще ко­рен­ной по­рок сла­вя­но­филь­ской мыс­ли раз­де­ля­ет­ся ею со всем по­то­ком фи­ло­соф­ско­го ра­цио­на­лиз­ма, ре­ак­ци­ей на ко­то­рый яви­лось сла­вя­но­филь­ст­во. Это — из­лиш­няя склон­ность обоб­щать, а точ­нее — бу­к­валь­ное пе­ре­не­се­ние л и ч н ы х от­кры­тий и тен­ден­ций на че­ло­ве­че­ское о б щ е с т в о. Из­вест­ное по­ни­ма­ние на­ции как со­бор­ной лич­но­сти прав­ди­во лишь в от­дель­ные, чрез­вы­чай­но на­пря­жен­ные ми­ги ис­то­ри­че­ско­го про­ры­ва. Тре­бо­вать от об­ще­ст­ва по­все­днев­но­го по­ве­де­ния со­об­раз­но мис­ти­че­ским за­ко­нам — зна­чит на­силь­ст­вен­но то­ро­пить ко­нец ис­то­рии, сро­ки ко­то­ро­го ве­до­мы лишь Твор­цу. В жи­вой ис­то­рии это ли­бо не­осу­ще­ст­ви­мо, ли­бо, что ху­же, осу­ще­ст­ви­мо пу­тем мас­со­во­го на­си­лия. Нель­зя дер­жать на­род в со­стоя­нии не­пре­рыв­но­го эн­ту­зи­аз­ма.

В ис­то­рии куль­ту­ры то и де­ло на­ли­цо страш­ное не­до­ра­зу­ме­ние. Бла­го­род­ный ре­ли­ги­оз­ный мак­си­ма­лизм со­пря­га­ет­ся с ан­ти­ли­бе­раль­ной, ан­ти­де­мо­кра­ти­че­ской об­ще­ст­вен­ной про­по­ве­дью. На­про­тив, ли­бе­раль­ная де­мо­кра­тия про­по­ве­ду­ет­ся с без­ду­хов­ных по­зи­ций. Это от­тал­ки­ва­ет ре­ли­ги­оз­но не­рав­но­душ­ных лю­дей от здо­ро­вых форм об­ще­ст­вен­но­го уст­рой­ст­ва, вы­стра­дан­ных че­ло­ве­че­ст­вом. И да­ет по­вод атеи­стам на­ве­ши­вать яр­лык «мра­ко­бе­сия» на глу­бо­чай­шие, че­ло­веч­ней­шие ре­ли­ги­оз­но-фи­ло­соф­ские взгля­ды.

Под­ме­ну эту че­кан­но вы­ра­зил Шес­тов в кни­ге «На ве­сах Ио­ва». Со­пос­тав­ляя «За­пис­ки из под­по­лья» Дос­то­ев­ско­го с его же «Днев­ни­ком пи­са­те­ля», фи­ло­соф за­ме­тил: че­ло­век ино­гда лю­бит стра­да­ние, но из это­го не вы­те­ка­ет, что рус­ский на­род лю­бит стра­дать!

Со­бор­ное на­ча­ло мо­жет вы­жить лишь при двух ус­ло­ви­ях: при чет­ком осоз­на­нии сво­их ду­хов­ных кор­ней и при обес­пе­чен­ном за­па­се хоть ка­кой-то лич­ной сво­бо­ды, а так­же чув­ст­ва соб­ст­вен­но­го дос­то­ин­ст­ва. И «кра­пи­ва у за­бо­ра» мо­жет уце­леть лишь при ми­ни­му­ме пра­во­вых га­ран­тий: с их ис­чез­но­ве­ни­ем она и бы­ла без­жа­ло­ст­но вы­по­ло­та по­бор­ни­ка­ми и про­па­ган­ди­ста­ми «силь­но ок­ра­шен­ных сис­тем вос­пи­та­ния». И внут­рен­няя сво­бо­да из­вра­ща­ет­ся в ме­ру сгу­ще­ния

аг­рес­сив­ной внеш­ней не­сво­бо­ды. И «под­поль­ная» лич­ность не боль­но рас­ка­приз­ни­ча­ет­ся со «сво­им глу­пым хо­те­ни­ем» — на подъ­е­ме из ба­ра­ка в ко­лым­ский со­ро­ка­гра­дус­ный мо­роз.

В от­ры­ве от ду­хов­ной ос­но­вы — а от­рыв этот был на­силь­ст­вен­но про­из­ве­ден и вос­про­из­во­дит­ся вновь и вновь — со­бор­ность как чер­та на­цио­наль­но-куль­тур­ной жиз­ни вы­ро­ж­да­ет­ся в ущерб­ную идео­ло­ге­му. Вме­сто брат­ско­го со­об­ще­ст­ва по­ро­ж­да­ет­ся кол­хоз­ное (в де­рев­не) или ком­му­наль­ное (в го­ро­де) хам­ст­во. Со­бор­ность тре­бу­ет про­сто­ра и доб­ро­воль­но­сти — вме­сто это­го пред­ла­га­ет­ся на­силь­ст­вен­ная тол­чея, взять хоть оче­ре­ди да ав­то­бу­сы. В с е м д о в с е г о е с т ь д е л о — в без­ду­хов­ном ми­ре это страш­но. Это зо­щен­ков­ский мир. Это «пер­со­нал­ки» кол­лек­тив­ных со­б­ра­ний, на­гло по­ся­гаю­щие на се­мью, на лич­ную сво­бо­ду че­ло­ве­ка. «Ты лю­дям все рас­ска­жи, на со­б­ра­нии»,— тор­же­ст­вую­ще ух­мы­ля­ет­ся то­ва­рищ Па­ра­мо­но­ва в зна­ме­ни­той пес­не Алек­сан­д­ра Га­ли­ча.

И все это не слу­чай­ные чер­ты не­уст­рой­ст­ва в пе­ре­ход­ный пе­ри­од. Это все то же су­ще­ст­вен­ное свой­ст­во на­цио­наль­но­го соз­на­ния, но про­яв­ляю­щее­ся в чрез­вы­чай­ных ус­ло­ви­ях, за не­кой чер­той.

Взаи­мо­вы­руч­ка в этих ус­ло­ви­ях под­ме­ня­ет­ся па­ра­зи­ти­че­ской пси­хо­ло­ги­ей. Вме­сто бес­ко­ры­ст­но­го да­ра — веч­ный со­зна­тель­ный рас­чет на со­бес и соц­страх, на об­ще­ст­во, на доб­ро­го дя­дю. Это раз­вра­ща­ет лич­ность, ве­дет к от­ми­ра­нию лич­но­ст­ных свойств. Это раз­вра­ща­ет и об­ще­ст­во: по­кры­вая бес­по­мощ­ность лич­но­сти, оно по­ла­га­ет се­бя впра­ве в под­хо­дя­щий мо­мент по­тре­бо­вать с лич­но­сти со­уча­стия в об­ще­ст­вен­ной не­прав­де. Так ро­ж­да­ет­ся удоб­ная для всех, но раз­ру­шаю­щая стра­ну кру­го­вая по­ру­ка не­чис­той со­вес­ти, уже и от­кры­то на­зван­ная в пе­ча­ти: кол­лек­тив­ная без­от­вет­ст­вен­ность**.

И еще — ра­вен­ст­во сни­зу, та из­вра­щен­ная «спра­вед­ли­вость», со­об­раз­но ко­то­рой сто­ит не са­мо­му воз­но­сить­ся до уров­ня пре­ус­пе­ваю­ще­го со­се­да, но, на­про­тив, при­тес­нять со­се­да до сво­его низ­ко­го уров­ня, да еще при­тес­нить с ог­ла­ской, в на­зи­да­ние все­му ми­ру, чтоб дру­гим не­по­вад­но бы­ло. Поч­ти чу­до, но и эта дрян­ная на­ша чер­та при­зна­на те­перь от­кры­то. В те­ле­филь­ме по сце­на­рию Ф. Бур­лац­ко­го «Два взгля­да из ок­на од­но­го ка­би­не­та» чер­та эта пря­мо на­зва­на по име­ни: со­ци­аль­ная за­ви­сть. И, по филь­му, это есть ед­ва ли не глав­ный со­ци­аль­ный тор­моз воз­мож­ных пе­ре­мен, на ко­то­рый го­то­вы на­жать по­ли­ти­че­ские про­тив­ни­ки но­во­го ру­ко­во­дства.

Ка­ков бы ни был наш об­ще­ст­вен­ный иде­ал — бла­го, ес­ли он вправ­ду из­бав­ля­ет­ся от идей урав­ни­тель­ной спра­вед­ли­во­сти. Лишь на этом пу­ти, при ус­ло­вии его по­сле­до­ва­тель­но­сти, воз­мож­но воз­вра­ще­ние на­шей со­бор­но­сти к ее ду­хов­ным ис­то­кам.

И пре­ж­де чем под­дер­жать рас­про­стра­нен­ные ны­не раз­го­во­ры о на­цио­наль­ном воз­ро­ж­де­нии, сто­ит ус­ло­вить­ся: что мы со­би­ра­ем­ся воз­ро­ж­дать, с кем, про­тив ко­го и на ка­кой ос­но­ве.

* * *

Privacy и со­бор­ность — пер­вое в при­ро­де за­пад­ной, вто­рое в при­ро­де рус­ской куль­ту­ры. Ни то, ни дру­гое не го­дит­ся для звон­ко­го ло­зун­га; ни то, ни дру­гое не есть па­на­цея от всех бед. Но за тем и за дру­гим — сот­ни лет на­род­ной куль­тур­ной тра­ди­ции, то и дру­гое — со­от­вет­ст­вен­но на За­па­де и у нас — есть как бы при­род­ная ос­но­ва ду­хов­но­го бо­гат­ст­ва.

Урок не­пред­взя­то­сти — пре­ж­де все­го в са­мой воз­мож­но­сти со­пос­тав­ле­ния двух куль­тур, при­ня­тая в их раз­но­сти. Урок не­пред­взя­то­сти — в том, что­бы, учась друг у дру­га, не впа­дать в раб­скую под­ра­жа­тель­ность, а от­стаи­вая свое, раз­ли­чать, чтов этом сво­ем жиз­не­спо­соб­но и про­дук­тив­но, а чтораз­ло­жи­лось и мерт­во. Урок не­пред­взя­то­сти — в том, что­бы стро­ить не из идео­ло­гем, а из жи­вой дан­но­сти, твор­че­ски вдох­нов­ля­ясь под­руч­ным ма­те­риа­лом.