Александра Коллонтай — дипломат и куртизанка
Шрифт:
— Товарищ Коллонтай, народ ждёт, волнуется, — прошептал Дыбенко, слегка поведя плечами.
— Интересно, что тебе пишут из дома, товарищ, — начала Александра, ещё не очнувшись окончательно от нахлынувшей грёзы. — Небось пишут, что стало голодно? Нечего есть, а? Детишек и то одеть не во что? Или что твой брат вернулся с фронта безногим? Или даже ещё не вернулся, а лежит в госпитале, откуда прислал письмо? А что пишет твоя сестра? Что хоть иди на панель — другого выхода нет: обуться, одеться не во что, с голодухи хоть помирай! Нет больше сил смотреть, как мучаются старики родители, как малые дети мрут
Толпа всколыхнулась.
— Да эта барынька прямо в сердце матросское заглянула... Баба, а усё понимаить... — послышалось с площади.
Сквозь толпу к Дыбенко пробился запыхавшийся Куусинен, большевик из гельсингфорсского Совета.
— Товарищ Дыбенко, Петроград на проводе. Товарищ Ленин желает лично вам продиктовать резолюцию митинга.
— Придётся вам, товарищ Коллонтай, обратно стать на ножки. — Дыбенко опустил Александру на землю и побежал к Мариинскому дворцу.
Толпа зашумела:
— Пущай говорит сестрица... Чего вы ей глотку-то затыкаете?
— Товарищ Коллонтай, разрешите, теперь я буду вашей трибуной? — сказал матрос, которого Дыбенко называл Темой. — А ну-ка, Куусинен, подсоби.
— А что вам говорят эсеры да меньшевики, — продолжала Александра, вновь возвысившись над толпой. — Что внушает вам правительство Керенского? Воюйте, ребята, дальше. Продолжайте проливать свою кровь за Русь-матушку, а другими словами, за капиталистов, за их прислужников! Где ваши враги, матросы? Обернитесь назад. Ваш враг у вас за спиной. Ваш враг тот, кто гонит вас в бессмысленный бой с такими же обездоленными, как вы сами! Нет, товарищи матросы! Хватит! Власть должна принадлежать тем, кто трудится. Вам — вот кому! Долой буржуазное правительство! Да здравствует власть рабочих и крестьян! Да здравствует власть Советов!
Под крики «ура» матрос опустил Александру на землю. Она с благодарностью пожала ему руку:
— Как вас зовут, товарищ?
— Машинист линкора «Император Павел Первый» матрос первой статьи Малолетко Артемий Фёдорович.
— Малолетко? Какая смешная фамилия! Она совсем не подходит вашему солидному виду. А сколько же вам лет, Тема?
— Восемнадцать, товарищ Коллонтай.
— А я думала, лет тридцать. Ну тогда вы в самом деле малолетка, — рассмеялась Александра, сделав матросу «козу».
— Тема, ты что это вокруг товарища Коллонтай увиваисси? — вернувшийся из Мариинского дворца Дыбенко сурово смотрел на Малолетко. — Вместо того чтобы лясы точить, давай-ка лучше зачитай нашу большевистскую резолюцию! — Он протянул листок бумаги.
— Вот меньшевик Мазик выскажется, я и прочту, — смущённо протянул Малолетко.
— То-то же... И смотри у меня [27] !
Пока докладчик произносил свою речь, Малолетко забрался на фонарный столб.
27
Дыбенко так и не простил Малолетко флирта с Коллонтай. В 1934 году, по доносу Дыбенко, комкор Малолетко попадёт в ГУЛАГ.
— Поднялась волна революции! — выкрикивал Мазик. — Смело ринулась
— Тебе же, предавшему революцию Бонапарту-Керенскому, — послышался голос Малолетко, — шлем проклятия в тот момент, когда наши товарищи гибнут под пулями и снарядами и тонут в морской пучине, призывая защищать революцию. И когда мы все, как один, за свободу, землю и волю сложим свои головы, мы погибнем в честном бою в борьбе с внешним врагом и на баррикадах — с внутренним, посылая тебе, Керенский, проклятия за твои призывы, которыми ты старался разъединить силы фронта в грозный час для страны и революции.
Дружным пением «Интернационала» толпа заявила о принятии резолюции.
После митинга Дыбенко предложил Александре покататься на катере по заливу.
Катер медленно обходил финские шхеры, и дружелюбные чайки приветливо махали Александре и Павлу своими белыми крыльями. Когда линия горизонта размылась и свинцовое небо стало постепенно сливаться со свинцовыми волнами, катер повернул в сторону Гельсингфорса.
Катер долго не мог пристать к пирсу, волна подбрасывала его, вскипая и разлетаясь.
Вдруг стальные руки Дыбенко подхватили Александру, подняли над палубой и бережно опустили на влажные доски пирса. Он помог ей подняться, и они, взявшись за руки, вышли на набережную. В его огромной ладони её тонкой руке было надёжно и покойно.
Они долго ходили по малолюдному ночному городу. У них было такое чувство, будто уже многое сказано друг другу и сейчас надо молчать.
Счастливая, улыбающаяся возвращалась Александра домой из Гельсингфорса. К большому победному подъёму добавлялась ещё и своя лучистая радость.
Когда у Финляндского вокзала она села в трамвай, чтобы добраться до Кирочной, там шла «рукопашная дискуссия» между сторонниками и противниками большевиков.
— Большевики — предатели социализма. Они ведут страну к катастрофе, к контрреволюции, — надрывался кто-то из глубины переполненного вагона.
— Русскому народу с социалистами не по пути, а большевики — дело говорят. Социализм — это они пущай в ихней Европе делают, русским людям хлеб нужен и землица, и большевики это хорошо понимают, — сказал бородатый солдат.
— Ох, батя, дождёшься ты от большевиков и хлеба и землицы...
— А ты меня, парень, не пужай, вот намедни в цирке «Модерн» большевичка Коллонтай выступала...
— Ну Коллонтай-то скажет. Эта лживая баба такого наговорит. Ух, попалась бы мне эта сука. Я б её на части разорвал.
Дождавшись остановки, Александра выскочила из трамвая и пошла на Кирочную пешком.
В начале июня в Кадетском корпусе на Васильевском проходил Первый Всероссийский съезд Советов. Этот съезд вошёл в историю знаменитой фразой, которой Ленин с места ответил меньшевику Церетели, утверждавшему, что в России нет такой политической партий, которая осмелилась бы одна взять власть в свои руки.