Александрийская поэзия

Грабарь-Пассек Мария Евгеньевна

Что собирались толпой здесь прежде каждое утро.

Но, коль пришли мы сюда и никто не придет посторонний,

Сердце, давайте, насытим-ка вволю приятною песней

И, в шелковистой траве набрав цветов покрасивей,

После, в удобный нам час, вернемся домой мы спокойно.

900Вы же, помимо того, и с пользой вернетесь не малой,

В нынешний день, коль замысел мой по душе вам придется.

Арг меня речью своей улещал, а равно Халкиопа —

Но,

услыхавши про это из уст моих, втайне держите

Всё про себя, чтоб до слуха отца не дошло мое слово! —

Оба велят чужака, что с отцом о быках сговорился,

Вызволить, дар от него получив, из опасного дела.

Я их одобрила речь, и ему самому приказала,

Чтоб на глаза он явился ко мне, но один, без дружины,

Дабы могли меж собой разделить мы дары его, если

910Их принесет он, в отплату же дать позловреднее зелье.

Вот почему, как придет он сюда, вы держитесь подальше».

Так говорила, и всем по душе был тот замысел хитрый.

Сразу меж тем Эзонида отвел от товарищей прочих

Арг, как только от братьев своих про Медею услышал,

Что на заре поспешила она ко храму Гекаты,

И чрез равнину повел он Язона, и шел вместе с ними

Мопс Ампикид, толковавший искусно птиц появленье,

Столь же искусно советы благие идущим дававший.

Не было мужа вовек средь героев, в прежние годы

920Живших, — всех, сколько их ни родил Зевес-громовержец,

Или от крови других бессмертных богов ни возникло, —

Кто бы сравнился с Язоном, каким супруга Зевеса

Сделала нынче его, — и на взгляд и речами прекрасным.

И, на него озираясь, товарищи даже дивились:

Так он красою сиял! И в пути веселился душою

Сам Ампикид, ибо он наперед обо всем догадался.

Есть по пути на равнине, совсем недалёко от храма,

Тополь сребристый, покрытый густой кудрявой листвою,

Часто на сучьях его ютились крикуньи вороны.

930Вдруг одна из ворон захлопала крыльями, сидя

Где-то высоко на ветке, и Геры совет прокричала:

«Что за бесславный пророк, — умом различить он не в силах

То, что и детям вдомек: никакая дева не может

Речь о любви завести, перемолвиться ласковым словом

С юношей, ежели с ним приходят люди чужие!

Сгинь, пропади, злопророк, злосоветник! Тебя ни Киприда

Не вдохновляет любовно, ни нежные даже Эроты!»

Молвила так, издеваясь. А Мопс улыбнулся, услышав

Птицы богами внушенную речь, и вот что сказал он:

940«Прямо

ко храму богини иди, где найдешь ты девицу,

Друг Эзонид, и тебя она с нежною кротостью встретит

По наущенью Киприды, что в подвиге трудном подмогой

Будет, как раньше сказал Финей, Агенором рожденный.

Мы же вдвоем, я и Арг, подождем, пока ты вернешься,

Здесь, в этом месте оставшись. Однако и сам ты с мольбою

К ней припади, убеждая ее разумною речью».

Умное слово он молвил, и оба с ним согласились…

И у Медеи, хоть пела она, на мысли иные,

Кроме одной, не склонялась душа. Все песни, какими

950Ни развлекалась она, не надолго ей по сердцу были;

Их прерывала, смущеньем полна; на служанок, на сонм их,

Взором спокойным смотреть не могла, но вдаль на дорогу

Все озиралась она и клонила голову набок;

Сердце ж у ней то и дело в груди замирало, лишь только

Слышалось ей, что доносится шум шагов или ветра.

Вскоре Язон показался и пред нетерпеньем томимой

Девою быстро предстал, словно Сириус из Океана,

Что и прекрасным и ясным для всех восходит на небо,

Но несказанные беды на коз и овец насылает.

960Так же и к ней Эзонид подошел, красотой ослепляя,

Но, появившись, воздвиг нежеланную в сердце кручину.

Сердце упало в груди у Медеи; затмились туманом

Очи ее; и залил ей ланиты горячий румянец;

Шагу ступить ни назад, ни вперед не была она в силах,

Словно к земле приросли стопы онемевшие девы.

Все между тем до одной отошли подальше служанки.

Оба, и он и она, стояли долго в молчанье,

Или высоким дубам, или стройным соснам подобны,

Что среди гор, укрепясь на корнях, недвижимо спокойны

970В пору безветрия, но и они, если ветра порывы

Их заколеблют, шумят непрестанно. Так точно обоим

Много речей предстояло вести под дыханьем Эрота.

Понял Язон, что на деву ниспослано свыше несчастье

Волей богов, и, льстя ей, промолвил слово такое:

«Дева, зачем предо мной — я один! — ты трепещешь так сильно?

Я ведь совсем не таков, как иные хвастливые мужи,

Не был и прежде таким, пока оставался в отчизне!

Пусть поэтому стыд чрезмерный тебе не мешает,

Дева, меня расспросить иль сказать мне о том, о чем хочешь.

980Если сошлись мы, питая друг к другу добрые чувства,

В месте священном, не с тем, чтобы делом греховным заняться, —

Прямо со мной говори и расспрашивай, словом любезным