Александрийская поэзия
Шрифт:
Ей, чтобы все, как она направит разумом дело,
630Было; родных не щадя, предпочла она чужестранца,
Тех же безумная скорбь обуяла, и громко вскричали
В гневе они. А ее, чуть лишь крик раздался, покинул
Сон, и в страхе вскочив, оглядывать стала Медея
Стены светлицы, и лишь постепенно в себя приходило
Сердце в груди у нее, и громко дева сказала: «Бедная я!
Эти страшные сны, как они напугали!
Я опасаюсь, чтоб тяжкого
Не принесло. У меня же за гостя волнуется сердце!
Пусть там вдали у себя на ахейской он женится деве,
640Мне же девство мое и родные мои остаются!
Дерзкое сердце смирив, без сестры ни за что я не буду
Делать попыток. Быть может, сама начнет Халкиопа
Помощи нашей просить, о своих сыновьях сокрушаясь.
Это в груди бы моей и боль и скорбь угасило».
Молвила, встала она и дверь отворила светлицы,
Полуодета, босая. И страстно идти ей хотелось
В терем к сестре, и она за порог на шаг уж ступила,
Но задержалась и долго стояла у входа в светлицу, —
Стыд ей идти не давал, — и затем повернула обратно,
650К выходу снова пошла, и внутрь опять отступила.
Так бесполезно туда и сюда ее ноги носили, —
Только лишь сделает шаг — и стыд толкает обратно,
Стыд удержит — а дерзкая страсть идти заставляет.
Трижды пыталась идти — и трижды сдержалась; в четвертый
Раз вернувшись назад, на ложе ничком она пала.
Как в терему молодая жена по муже цветущем
(Отдал ее за него иль отец или братья) рыдает,
И ни с одной из прислужниц делиться горем не хочет,
Ибо разумность и стыд ей мешают, но тайно горюет,
660Зная, — что мужа сгубила судьба; надеждами оба
Не насладились еще, и она, хоть терзается скорбью,
Слезы в молчании льет, взирая на ложе пустое,
Дабы не стали смеяться над ней пересмешницы жены, —
Так же Медея в тот час рыдала. Но тут подглядела,
Как она плачет, случайно идущая мимо служанка,
Девушка юная, — та, что за ней постоянно ходила, —
И Халкиопе о том возвестила немедля. Сидела
Та с сыновьями, вся в думы уйдя, как сестру умолить ей.
Все ж равнодушной она не осталась, когда от служанки
670Слово нежданное вдруг услыхала, но в страхе, поспешно
Бросилась прямо из терема в терем к сестре, где лежала
В скорби глубокой она, ланиты терзая руками.
И, увидав, что слезами полны ее очи, сказала:
«Горе мне, о Медея, почто проливаешь ты слезы?
Что приключилось? Душою твоей что за скорбь овладела?
Или
Иль от отца услыхала ты грозное слово какое
И обо мне, и о детях моих? Ни отчего дома
Лучше бы мне не видать, ни города, но в отдаленье
680Жить где-нибудь на земле, где б и имени не было колхов».
Так говорила она. А у той покраснели ланиты,
Долго ей девственный стыд мешал отвечать, как хотелось.
То уж на самый конец языка поднималося слово,
То в глубочайшую глубь груди отлетало обратно;
С милых уст не однажды оно прозвучать собиралось, —
Но прозвучать не могло. Наконец промолвила дева
Слово лукавое, ей внушенное дерзким Эротом:
«За сыновей за твоих, Халкиопа, волнуется сердце, —
Как бы отец наш и их не сгубил с чужестранцами вместе!
690Только что краткой дремотой забылась я и такие
Страшные видела сны! Пусть сбыться им бог не дозволит!
Пусть не коснется тебя печаль и кручина о детях!»
Так говорила она, пытая сестру, не начнет ли
Первою та умолять, чтоб она помогла ее детям.
А Халкиопа при слове таком — нестерпимою скорбью
Дух захлестнуло у ней от страха — так отвечала:
«Я и сама, поразмыслив об этом, к тебе обращаюсь
С просьбой, не можешь ли помощь какую, придумав, наладить,
Но поклянись и Ураном и Геей, что все, что скажу я,
700В сердце своем сохранишь и мне соучастницей будешь.
Я заклинаю тебя богами, тобой и родными,
Сделай, чтоб мне не пришлось погибших жалкою смертью
Видеть сынов! Иль вместе с детьми я умру и в грядущем
Буду являться тебе из Аида Эринией грозной!»
Молвила так, и обильные слезы у ней полилися.
Снизу колени Медеи она обхватила руками,
Голову ей опустила на грудь, и тогда они обе
Жалобный подняли плач одна за другой. И пронесся
Нежный по горнице звук: то они в печали рыдали.
710С грустной речью к сестре обратилась первой Медея:
«Бедная! Что мне за зелье сготовить? Вот ты о проклятьях
И об Эриниях злых говоришь мне! О, если б под силу
Было мне всех твоих сыновей из опасности вырвать!
Колхов страшнейшую клятву, которой меня заставляешь
Клясться, я дам: пусть знает Уран и лежащая ниже
Гея, праматерь богов, что, насколько мне силы достанет,
Я порадею тебе, раз ты просишь, во всем, что возможно».