Алистер
Шрифт:
— Ага… — неоднозначно протянул я.
Только после этого я вникнул в фотографию, но на тот промежуток, на который она рассчитана, я всего-то успел поймать шум и одинаковые тексты благодарностей. Молодые пожимали друг другу руки, старые же глядели на них с любовью и признательностью, но ещё с ужасным недовольством.
— Моя дочь посмела не прийти ко мне, а отобрала квартиру и всех моих внуков! — говорила одна бабушка другой.
— Нас всех тут бросили, так зачем вспоминать
— Именно. Лучше рожать сыновей. Дочери всех упекают в эту тюрьму слабого режима. — Вторила та.
— Зачем тюрьмой-то называть? В этом доме нам ходя бы рады. — Она хотела переубедить подруг, но тоже находила в тех словах правдивость.
— Ладно. Упекают и платят. Поднимают экономику. Но нам какой прок в этого?
— Где-то жить всё-таки надо. Жаль, ведь родила сына, а его невестка ненавидела меня за то, что я якобы деньги из их семьи забирала. Они обязаны обеспечивать своих родителей, иначе какой смысл было растить их? Я рожала для чего?
— Хорошо сказано. Благодарны должны быть, что из-за них мы потолстели на десять-двадцать килограмм после родов. Теперь есть у нас только эти молодые люди. Шарлотт, например, каждые день ко мне заходит и проверяет, всё ли со мной в порядке, предлагает поесть и воду подносит.
— Волонтёров пруд пруди. Ты особо не радуйся.
— Месье Алистер?
— Что, звёздочка моя?
Она заметно смутилась из-за моего обращения. Я уже не придаю прозвищам значение в последнее столетие. Само вырывается, ничего не поделаю. Но есть те, кого хочется и вишенкой назвать, и я не сдерживаюсь.
— А когда вы пойдёте к моей маме?
— Могу поинтересоваться зачем?
— Ну… я же говорила про крики и скрип, — потеряла Банжамин какое-либо стеснение.
— А я тот друг, который не любит ломать кровати.
Она меня не поняла, но всё равно кивнула.
Время уже приближалось к вечеру, солнце опускалось к горизонту, но мне как будто нечего делать. Я догадался, в чём проблема Шарлотт, в чём её заслуги, и в правильный момент смогу надавить на неё, если того попросят обстоятельства. Так что мне делать? Конечно же, вести беседы с ребёнком. Она помогала в доме престарелых и заботилась о людях почтенного возраста. Это вполне сгодиться за причину моего появления.
И у меня теперь не две роли: Проводник и левый знакомый. А все три: муж, друг и внутренний Проводник, который опасается раскрыть себя даже своему клиенту.
Я на секунду отвлёкся от Банжамин и прислушался. На этот этаж дома кто-то поднимается. Я хорошо различаю шаги и могу заверить, что они будут топтаться у порога в эту квартиру. Уверенный шаг, чёткое направление. Мужчина.
А Шарлотт тем временем на цыпочках подобралась к двери — на лицо моё поползла улыбка. Хоть что-то интересное!
— Я сейчас,
Она впустила незнакомца, и я стремительно вышел из детской, облокотившись плечом о стену.
Какой-то мужчина начал целовать мою жену прямо у порога. Так дело не пойдёт. Она даже не пыталась сопротивляться. И это на глазах собственного мужа!
— Кхм-кхм, — подал я знак. Он не помог. — Кхм-кхм!
Только после второго раза на меня повернулись голубки.
— Ой… — выдавила Шарлотт, но мужчина распахнул в ужасе глаза и оттолкнул женщину насколько можно дальше.
— Жак? — нахмурил тот брови.
— Удивительно, правда?
— Я же был на твоих похоронах…
— А я же говорила, что он не умер.
— Замолчи, ты просто сумасшедшая!
С этим я бы с радостью согласился, но, похоже, явился «мой» соратник.
— Это я, Альберт, ты меня помнишь? — он хотел от меня чего-то добиться, но я всего тихонько кивнул и повернулся к нему, делая вид, что тоже как-то разглядываю. Главное слово — «как-то», потому что у меня даже прорезей для глаз нет.
— И что с этого? Меня больше интересует, каким боком ты здесь.
— Поверить не могу… — не унимался Альберт. — Тебе же в голову попало… — он ринулся ко мне проверять голову, но я толкнул его легонько, но действенно.
Не любитель устраивать «людские» концерты, но без них сейчас не обойтись. Вроде я должен жену защищать, но она ведь тоже виновата…
— Только не надо переводить стрелки, — я грозно вперился взглядом на этих двоих, после чего Банжамин вошла в гостиную.
Я почему-то рад. Дочери не так мало лет, чтобы водить её за нос. Она достойна знать правду, которую на следующий день же забудет как страшный сон. Нет, плохой пример получился: кошмары люди запоминают лучше счастливых сновидений.
В конце концов, она же часть этой семьи, которой вскоре не станет. Никто же ей потом ни о чём не скажет. Но жаль оставлять её детскому дому, или как он там называется? Родители ругаются между собой — или не между собой, — то ребёнок смотрит на мир иначе. У него может что-то поломаться, но конкретно я не буду виноватым. У меня даже прописки нет!
— И давно это у вас? — меня не смущало присутствие Банжамин. Я позволял себе поднимать тон. — Альберт, как ты посмел? — Банжамин хлопала глазками и переводила свой взор между всеми нами.
Господи, ещё раз я…
— Её было очень плохо… — начал оправдываться Альберт.
— Плохо, значит, — я саркастично покачал головой. — Весомая причина, чтобы спать с моей женой!
Как я хочу засмеяться… Это невозможно. Смех так и рвёт меня изнутри. Я сдерживаюсь, как могу; из последних сил терплю.
Альберт поверил, что я Жак? И это только во-первых. Во-вторых, его отговорка: он прям боится посмотреть на меня. Эти французы все такие? В-третьих, собралась вся семья и любовник жены, который параллельно с этим приходится мне братом по оружию.