Алистер
Шрифт:
— Ты специально сворачивал с дороги, когда чувствовал, что я рядом. В магазин зашёл! Ха, так и повелась. А я знаю: к ней на квартиру племянника пёрся!
Хочу выйти в окно.
Мало здравого рассудка в Шарлотт. Она его растеряла, разбросала по всему городу. Отчасти не фигурально. По числу её любовников можно смело кидать Шарлотт в больницу. Вполне возможно, что она больна, подхватила какую-то заразу и не видит себя прежнюю. Может, начала осознавать своё положение. «Мир» её якобы ожесточил, и после она стала невменяемой, слепой,
— Всё, успокойся, — я подошёл к ней и взял за плечи.
— Вот так бы сразу…
Она промахнулась и поцеловала мой подбородок, но мне и того отвращения хватило, чтобы толкнуть её, благо, несильно. Я протёр подбородок манжетой рубашки, однако линия губ искривилась, и я не смог её выровнять.
— В психолога поиграть зачесалось? И так от бабулек в доме престарелых наслушалась, не надо мне мозги вправлять. Они не старались меня бесить, но у них это выходило лучше всех моих знакомых. Зачем ты их пародируешь?
— Зачем ты выводишь меня?!
Она была в большей степени удивлена.
Но это несравнимо с моей собственной реакцией.
О нет.
Я взбесился. Мне же нельзя…
— Отойди от меня, — я потерянно выставил вперёд руку, а другой отчего-то держал маску, словно она тут же свалится с меня. Она хорошо держалась, но сквозь неё чувствовалось что-то неприятное. Необычное. Я как ошпаренный отдёрнул пальцы с гладкой поверхности и сам отошёл. — Пожалуйста.
— Что это с тобой? В больнице не долечился?
— Уйди!
Глаза Шарлотт расширились, она схватилась за сердце, но так и не выполнила мою просьбу. Я со злости сорвался с места и пошёл в прихожую, доставая своё пальто; не оглядываясь, вошёл в комнату маленькой Банжамин и удостоверился, что она всё ещё спит, посапывая. Или прикидывается. Но это не главное. Щёлкнув замком изнутри, я быстро накинул на плечи пальто и сел на пол подле той стены, где стояла та тумба.
Мне стало сразу теплее, чем прежде, что усмирило меня и напугало одновременно.
— Такого не могло случиться, — бормотал из раза в раз, откинув назад голову. Было настолько тихо, что я тоже убавил громкость и сухо сглотнул. — Не могло…
Подобно сумасшедшему, говорил одно и то же. Не понимал, что там творилось только что. Мне нельзя вытворять такое в присутствии клиента. Запрещено. Это же противоестественно! Нет, нет, нет, нет.
Это не имеет ни гроша схожего с психологической практикой. Да, я давлю на клиентов, вывожу — если понадобиться, завожу в угол.
— Я же не кричу… Что со мной?
Без понятия. Из-за слабости открываю рот и молчу в пустоту.
Неожиданно Банжамин отворачивается и ложится на левый бок спиной ко мне.
Держась за последнюю ниточку надежды, что со мной всё нормально, что я в порядке, вспоминаю запомнившиеся мне строки.
— …помню, спал мой давний друг, не тихий он ни на чуть-чуть. Я помню, как смотрел в лицо, и не врало оно.
Мне
Итак, я сижу здесь и вообще не хочу думать ни о самочувствии Шарлотт, ни о самой Шарлотт. Этот клиент виноват во всех своих грехах. Если бы она сидела в психиатрической больнице, существовал бы способ повлиять на неё, до чего-то дойти, но она не принимает вину, перекладывая её на любовников и мужа.
Я люблю свою работу, но не тогда, когда из меня хотят сделать виноватого.
Я закрываю рот и отрицаю все свои прошлые думы. А как дальше-то?
***
Следующий день не даст мне полного удовлетворения. Он настал так внезапно, что я не заметил, как проснулась Банжамин и потрясла меня за ткань брюк. Я ни с того ни с сего притянул девочку к себе, всё ещё сидя, и обнял её.
— Обещаю, с тобой всё будет хорошо.
— Я не хочу с ней жить. Но она мая мама. Это нормально, что я её не люблю?
— Вообще нет, — чётко сказал я. — Но мне понятны свои мысли, хоть и будничные, но не детские. Чтобы добиться понимания, нужно содействие с обеих сторон. Вы оба пытались, но в конечном итоге сдались, — она нахмурила бровки, и я решил ретироваться: — Родные люди не всегда близки друг к другу. Тоже бывает разлад. Он у вас есть. Человек может не нравиться, не оправдать твоих ожиданий, непростительно оступиться — для людей в порядке вещей. Или жизнь их таким образом проверяет на прочность, — пожал плечами. — В любом случае, у вас не сложилось. Нечего винить себя. Можешь взять часть вины — так будет даже лучше.
— Почему? — Банжамин была удивлена из-за моего завершающего предложения.
— Оба же сближались и оттолкнулись. Умнее взять равную часть ответственности. Ради справедливости и совести. Чтобы не грызть себя все дальнейшие годы.
И что бы я ни нёс, эта девочка смирно слушала меня и кивала, понурившись. В ней идёт борьба своего «я» (людского эгоистичного эго) и моей неприкрытой искренности. Я желаю всему миру покаяться в грехах, чтобы хоть карма их стала на ту редкую малость легче. Носить на горбе крест все рано или поздно станут, и у Банжамин есть шанс откупиться от своего.
— А мне надо прощать маму?
Именно к этому выводу я её и подводил.
— Как считаешь нужным. Это твоё право. И брать вину ты не обязана. Я тебя ни к чему не принуждаю. Твоя жизнь — твои выводы.
— Но раз ты говоришь, то я её прощу.
— Что? Не врёшь? Это не на словах, должно исходить от твоих убеждений: отпустит ли сердце или нет, — я принялся её заговаривать, чтобы не слушалась меня так слепо. Дети…
— Поздно — я простила. Я прощаю маму за то, что она выбрала не меня.