Алпамыш. Узбекский народный эпос(перепечатано с издания 1949 года)
Шрифт:
— Ну, что, Кокаман? Если мы тебе узбечку эту уступим по нашей воле, — возьмешь ее, что ли? Что ж, своим домом с нею заживешь. Боимся только, что не в свой срок ты умрешь, наслаждаясь ее любовью: случится как-нибудь, придавит она тебе левым коленом грудь, — изо рта да из носу кровь как хлынет, — изойдешь кровью, — смерть вторично тебя не минет!
А Кокаман в ответ:
— Вижу я, батыры-удальцы, — истинные вы глупцы! Кого же из вас я хуже? И я ношу панцырь в девяносто батманов, и я съедаю мяса девяносто жирных баранов, и я девяносто золотых туманов получаю от хана, и у меня сорок девушек в услуге, и я — один из девяноста в батырском полном круге… А у этой красавицы-узбечки — все одни и те же словечки: что ни слово, то про милого снова:
«Есть бесценный дар у меня — Алпамыш, мой яр у меня, Доблестный кайсар у меня. В караване — нар у меня, Даже и зимой возбужден, Страстью круглый год опьянен, Страшен всем соперникам он. К милой чуть его повлекло, — Головой разносит седло,— Будет вам жестокая месть! Там, на родине нар этот есть, Алпамыш мой, кайсар этот есть!»Однако то, что у нее на родине такой могучий нар есть — это правда. Если мы будем все так же к ней приставать, если не остынет нашей страсти пыл, — приедет этот ее конгратский нар, падет на наши головы его свирепая месть. Тогда за тысячу теньга мы купим мышиную норку, как говорит наша поговорка. По мне — пропади этот шестимесячный срок, — не пойдет нам впрок женитьба эта. Откажемся раз навсегда от этой спесивой узбечки, забудем даже ее узбекское имя! Так думаю
Посмеялись батыры, поехали дальше к жилищу своему в пещеры калмыцкие.
Песнь третья
Из десяти тысяч юрт своего племени выбрала Барчин десять джигитов-гонцов; из многочисленных коней, пасшихся на девяноста пастбищах, выбрала она десять коней, — снарядила их — и такое письмо написала Алпамышу:
«Барчин твоя, прибывшая в страну калмыцкую, которая находится на расстоянии шестимесячного пути от родного Конграта, очутилась в руках сильного врага. Девяносто батыров калмыцких замуж меня взять хотят, угрожают мне. Удалось мне отсрочку получить от них на шесть месяцев. Если имеет еще Алпамыш надежды на меня, пусть, не мешкая, приезжает за мной, а если нет — пусть развод пришлет, чтобы знала я, как судьбой своей распорядиться».
Вручила она послание свое десяти джигитам, счастливого пути пожелала им, такое слово сказав:
— Полная луна сиянье льет вокруг. Лучник в бой берет свой самый лучший лук… Чужедальний край — земля горчайших мук. Выручить Барчин придет далекий друг… Я желаю вам в пути не ведать бед, Родине прошу мой передать привет, Коккамышским водам, всем родным местам, Нашему народу, что остался там, И привет особый другу школьных лет! Скажете: такой красавице, как я, Никакого нет от калмык ов житья, — Плачет и горюет Барчин-ай твоя! Вас, мои гонцы, прошу я об одном: День и ночь скача быть дальше с каждым днем. Да хранят чильтаны вас в пути степном! Провожая вас, я слезы ливнем лью, На чужбине злой, в постылом мне краю, Близких вспоминая, всю родню свою, Что живет в краю Байсунском, как в раю. Одиноко я меж недругов живу, Друга нет, — кого на помощь призову? Голову теряю, мучаюсь одна, Тяжкий гнет калмыцкий я сносить должна, — На полгода лишь отсрочка мне дана. Участь Ай-Барчин поистине страшна!.. По пути к родной Байсунской стороне День и ночь скакать вы обещайте мне. Всем большим и малым, всей моей родне Скажете, как тяжко на чужбине мне. Дяде-бию эту сообщите весть: Стать мне калмык уженой угроза есть, — Не хочу в плену безвременно отцвесть! Плачет мать моя — ей утешенья нет, У отца в очах померк от горя свет, Да простятся мне ошибки юных лет!.. Мчитесь же, мои послы, в родной Конграт, Выручить меня народ мой будет рад, — Там друзья мои, сестра моя и брат. Поспешите же, гонцы, в Конграт родной, Чтобы сбылось все, замышленное мной!.. От Барчин письмо захватив, На коней горячих вскочив, Густо пыль дороги всклубив, Скакунов своих горяча, Их сплеча камчами хлеща, Гикая на них и крича, Десятеро тех смельчаков Едут из страны калмык ов. Скачут их тулпары, фырча, Радуя сердца седоков, Держат путь джигиты в Конграт. Рвением посольским горят, Скачут дни и ноч иподряд, — Так между собой говорят: «Надо, — говорят, — поспешить! Головы хотя бы сложить, Службу Ай-Барчин, сослужить!» У кого за близких печаль, Близкою становится даль… В край Конгратский скачут послы, — А пути в Конграт тяжелы: Горные крутые узлы, Тропки — еле-еле пройти, Страшные ущелья в пути. Сколько гор могучих прошли, Через сколько круч перешли, По пескам сыпучим прошли! То ягорах застигнет зима, То в пустыне накроет тьма. Сколько раз теряли тропу, Сколько раз лишались ума! Время стужи есть и жары, И дурной и доброй поры, Звезды путеводные есть, В реках веселятся бобры, Травы у подножья горы. День и ночь все так же храбры, Держат путь послы Ай-Барчин. Кони под гонцами бодры: Зноем обжигало в степях, Мерзли, как шакалы, в степях, — Нет степям длины-ширины, Горные ущелья страшны. Мчатся днем и ночью гонцы, От дорожной пыли черны… Девяносто высится гор, — Перевалы — небу в упор. Многие уже позади, Много еще есть впереди. Горы-великаны пройди, Все пески-барханы пройди, Край конгратского хана найди! Стало не под силу коням. Счет ночам потерян и дням, Держат путь гонцы, говоря: «Время ли для отдыха нам? В срок нам не поспеть — говорят, — Пропадет бедняжка Барчин! За нее ль болеть? — говорят, — Иль коней жалеть? — говорят, — Будем же и впредь, — говорят, — День и ночь лететь! — говорят, — Родину и родичей нам Надо посмотреть, — говорят, — Бека не видавши лица, Шаха не видавши, отца, От Барчин не сдав письмеца, Как мы ей в глаза поглядим?.. Слезы Барчин-гуль горячи, — Если мы помочь ей хотим, Значит, дни и ночи скачи, Только помощь в срок получи!..» Держат путь гонцы-байбачи, Хлещут бедных к оней камчи. От страны калмыцкой в Конграт, Путь полугодовой, говорят. Где родной страны камыши? Близко, далек оли, — спеши! Едут по безводной глуши, А на всем пути — ни души… «Только бы примет не забыть, Только бы нам к месту прибыть, — Сможем и коней подкрепить И себе подарки добыть!» Держат путь гонцы-храбрецы И такой ведут разговор. Видит неожиданно взор Воды камышовых озер! Дали тут коням отдохнуть, Сами захотели вздремнуть. Освежились дремой чуть-чуть, — Надо им почистить коней, На конях подпруги стянуть, В седла сесть — и двинуться в путь! Не щадя коней скаковых, Снова хлещут плетками их, Скачут дальше, мчатся, как вихрь, Десять байбачей верховых. ТакЗа девяносто дней и ночей шестимесячный путь проскакав, отощали кони их — поджарыми стали, подобно лисицам степным.
Подъехали гонцы к дому Байбури, — с коней не слезая, «салам» сказали. Байбури подумал: «Кто такие невежи эти?»
Извлекли гонцы спрятанное послание Барчин, вручили его старому бию. Прочел Байбури письмо племянницы своей, приказал махрамам снять каждого гонца с коня, всякие почести оказать им, заботливо прислуживать им, богатое угощение подать. Послание же, гонцами привезенное, спрятал Байбури в ларец, слова никому о нем не сказав.
Пробыли гонцы в гостях у него целых двадцать дней, почет им все время оказывался, хорошо все время поили-кормили их, только со двора гостьевого никуда не выпускали их и к ним никого не допускали, кроме приставленных слуг.
Стали гонцы в обратный путь собираться, — одарил их Байбури золотом, доброго пути пожелал им — и такое слово сказал:
— Слушайте, гонцы, о чем я вопию: Сына, что принес мне свет в юрту мою, Посылать не стану ради Барчин-ай В дальний тот, чужой, недружелюбный край, Чтоб из-за Барчин во вражеском краю Голову сложил в неравном он бою. Верю вам, гонцы, калмыцкий гнет жесток. Только сын мне дорог, нежный мой росток, — Он, как вам известно, у меня один, — Не пошлю я сына ради Ай-Барчин!.. На майдане скачет конь коню в обгон, Обогнавший всех — попоной награжден. Хватит Алпамышу и в Конграте жен! Слушайте, гонцы, вам надо уезжать. Хоть и не хочу вас этим обижать, — Языки прошу на привязи держать, Чтобы Алпамыш, храни аллах его, Знать о вас не знал, не слышал ничего! Ночью уезжайте с места моего И никто чтоб вас не слышал, не видал, Алпамышу бы о вас не наболтал, Чтобы он в поход коня не оседлал, — Враг не ликовал бы, друг бы не рыдал, — Чтобы хан конгратский жертвою не стал! О невесте спорной сын мой не мечтал. Ну, гонцы, в дорогу! Я ответ вам дал! Если же о вас дойдет до сына весть, Я вас догоню и окажу вам честь: У меня в Конграте виселицы есть! Помните, гонцы, я вас предупреждал!Услыхав эти слова, пообещали гонцы никому о цели приезда своего и словом не обмолвиться, так между собой порешив: «Как хочет, так пусть и поступает, — нам-то что за дело? Мы свою службу выполнили, — письмо доставили». С этим и уехали они обратно в страну калмык ов…
Был у Байбури табунщик-раб, Култай было имя ему. Была у него в табунах кобыла сивой масти, числилась она в доле наследства Алпамыша. Родила сивая кобыла чубарого жеребчика. Посмотрел на него Култай — решил: «Жеребчик этот тулпаром будет!» — и отвел его к Байбури. Простоял жеребчик несколько лет на откорме. К тому времени, когда гонцы Барчин обратно уехали, круп у коня округлился, грива через уши перекинулась, резвился чубарый конек, глаза в небо закатывая. Было это через несколько Дней после отъезда гонцов, — посмотрел Байбури на жеребчика — подумал: «Не нравится мне игра этого конька негодного, — недоброе предвещает она». Ударил старик чубарого палкой по крупу, вывел из стойла, привел к пастуху Култаю, приказал пустить его к прочим коням в табун — ивернулся к себе…
Сестра Алпамыша Калдырчаг-аим, зайдя однажды с подружками своими в юрту отца своего, ларец отцовский открыла, вещи разные перебирать в нем стала, — видит — письмо какое-то лежит. Взяла она это письмо, прочла, — письмом Барчин оказалось оно. Подумала она: «Видимо, письмо это гостившие у нас гонцы привезли, видимо, не хотел отец помочь бедняжке Ай-Барчин, потому и спрятал письмо в ларец». Сказала она девушкам своим: «Пойдемте-ка к брату-беку моему, отдадим ему письмо, испытаем его, каков он есть». — Отправились они к Алпамышу.
Исполнилось в ту пору Хакиму-Алпамышу четырнадцать лет, был он, как нар молодой, силой своей опьяненный. Прочел письмо Алпамыш, — сел — про себя думает:
«Если она на расстоянии шестимесячного пути находится в руках у сильных, врагов, стоит ли мне жизнью своей пожертвовать, ради того только, чтобы жену себе взять?»
Поняла Калдыргач думу его, — говорит ему такое слово:
— Вот мои подружки в радости, в нужде; С ними неразлучна я всегда, везде. Брат мой дорогой, мне стыдно за тебя: Дяди-бия дочь кудрявая — в беде! Лучник в бой берет свой самый лучший лук, Человеку в горе — утешенье друг. Темной ночью светел полнолунья круг. Дальняя чужбина — край обид и мук, — Наша Барчин-ай в беду попала вдруг! Может ли джигит любимую забыть, Калмык ам-врагам невесту уступить? Может ли Барчин не удрученной быть? Бедная моя сестра Барчин-аим! Вся ее надежда на тебя, Хаким: Думает: «Примчится тот, кто мной любим», — Думает: «Отмстит насильникам моим!» Сжалились, однако, подлые над ней — Подождать полгода разрешили ей. Написав письмо, нашла она друзей — Десять молодых прислала байбачей, — Пишет: ожидает помощи твоей, Выручай, мол, если ты, любимый, жив. Пишет, все письмо слезами омочив. Прибыли гонцы, письмо отцу вручив, Принял их отец, дарами наградив, Но молчать велел им, петлей пригрозив. А письмо Барчин в свой кованый ларец Спрятал, нам ни слова не сказав, отец. Дядиной вины он не простил, гордец! Я письмо Барчин в ларце отца нашла, Крик души бедняжки я в слезах прочла — И тебе письмо сестрицы принесла. Нет от калмык ов покоя Барчин-ай! Слов моих в обиду, брат, не принимай, Все, что должен знать об этом деле, — знай. На запрет отца ссылаясь, не виляй, Евнухом себя считать не заставляй: Ехать иль не ехать — ты не размышляй, — Собирайся в путь в калмыцкий дальний край, — Суженой своей навек не потеряй! Если не поедешь — на тебе вина: Что она, бедняжка, сделает одна? Стать у калмык ов наложницей должна! Девяти десяткам общая жена! Ведь не зря она прислала байбачей, Не письмо писала — слез лила ручей. Ты ее надежда, свет ее очей, — Поезжай, да будет к счастью твой отъезд! Посрамишь в бою калмыцких силачей. Храбрые джигиты так берут невест!..Услышав такое слово, обиделся Хакимбек за кличку «евнух» — и, к девушкам обращаясь, так говорит:
— Всех шипов страданий в сердце не сочтешь, Истерзал мне грудь разлуки острый нож.
Эту кличку «евнух» объяснить прошу. Шахский сын, чалму из шелка я ношу! Тайну сна ночного днем я разрешу. Но огня тоски в душе не погашу, — Эту кличку «евнух» объяснить прошу. Девушки, с моей пришедшие сестрой, Весело жужжа, как пчел весенний рой, Вы меня задели кличкою такой. Стыдной клички «евнух» тайну мне открой. Милая моя сестрица Калдыргач! Грудь мою обиды разрывает плач, Стыд мой перед вами, девушки, горяч. Очень я обижен, хоть и не пойму, Евнухом я вами назван почему.