Анатомия «кремлевского дела»

Красноперов Василий Макарович

Что касается Иванова, то впоследствии чекисты его почему-то так и не допросили ни о работе в Кремле, ни о знакомстве с Дорошиным. А вот П. И. Жиромский – еще один однокашник Чернявского по Военно-химической школе – занимал в то время пост начальника штаба ПВО Кремля и проживал в Доме на набережной. Летом 1934 года Чернявский зашел к нему в гости, чтобы рассказать о своей жизни в Америке. Теперь чекисты воспользовались этой встречей, чтобы создать видимость наличия у Чернявского возможности и намерения проникнуть в Кремль с помощью Павла Ивановича (тот, дескать, согласился оказать ему в этом содействие). Но к сожалению, Павел Иванович на допросе это не подтвердил (и вообще категорически отказался признать свое содействие “террористам” в проникновении на территорию Кремля). В силу этого представляется, что изложенные им на допросе взгляды Чернявского наиболее близки к истине:

Вспоминаю

встречу с Чернявским в 1931 году в Парке культуры и отдыха. Чернявский в разговоре со мной выражал сомнение в том, что трудности промышленного строительства могут быть преодолены без иностранной помощи. Тогда же он говорил, что благодаря взятым темпам коллективизации произошло большое сокращение животноводства, что привело к обеднению страны. Летом 1934 г., когда Чернявский был у меня на квартире, он рассказывал о впечатлениях, полученных им от американской жизни. Он восторгался американским демократизмом, бытовыми условиями жизни, темпами строительства, одобрял политику Рузвельта в отношении борьбы с безработицей. Смысл его высказываний сводился к тому, что в нашей прессе и литературе отсутствует правдивое освещение жизни в Америке [666] .

666

РГАСПИ. Ф. 671. Оп. 1. Д. 111. Л. 291–292.

То обстоятельство, что во время коллективизации крестьяне массово резали скот, чтобы не отдавать его в колхозы, было общеизвестно. Что же касается рассказов об американской жизни, то, похоже, в подлинных высказываниях Чернявского крамолы содержалось ненамного больше, чем в книге Ильфа и Петрова “Одноэтажная Америка” (впрочем, Жиромский мог сгладить некоторые острые углы, чтобы избежать дополнительных обвинений в небдительности и недоносительстве).

Что же касается Михаила Чернявского, то он согласился всецело сотрудничать со следствием и был готов дать и подписать любые показания. Однако, чтобы окончательно не запутаться, он все же предупреждал следователя о возникающих затруднениях: так, он сообщил, что ему “неясны взаимоотношения между Новожиловым и Козыревым”, а именно “роль Козырева в террористических планах Новожилова” [667] :

667

Там же. Д. 109. Л. 227.

Объясняется это тем, что Козырев выпал из поля моего внимания. О его роли в мероприятиях по подготовке террористического акта знает Новожилов [668] .

Сам Козырев в своих показаниях Новожилова не упоминал вовсе, а из показаний Новожилова никак не следует, что он с Козыревым в описываемый период общался. Новожилов лишь дважды упоминает его как знакомого Михаила Чернявского. Поэтому тут немудрено было запутаться. Следователь оставил этот сложный вопрос и вернулся к теракту. По показаниям, зафиксированным в протоколе, теракт намечался над Сталиным. Проникнуть в Кремль “террористы” планировали либо по линии Иванова – Дорошина, либо по линии Жиромского, а как именно – история умалчивает. Михаил Кондратьевич далее показал:

668

Там же. Л. 228.

Мною и Новожиловым были намечены исполнители: исполнителями должны были явиться Новожилов и Иванов. Выполнение террористического акта предполагалось совершить при помощи револьвера. Оружие у каждого из нас было. Остальная подготовительная работа мне неизвестна [669] .

Кому же она была известна, удивился следователь. Новожилову. А кто же руководил подготовкой теракта? Да тот же Новожилов. А ваша роль тогда в чем заключалась, поинтересовался Дмитриев.

669

Там же.

Моя роль в подготовке террористического акта сводилась к самому общему руководству, с моего ведома проводились мероприятия по подготовке акта, я знал – когда, где, что подготовлено, как идет подготовка. Подготовка террористического акта прервана в связи с моим арестом [670] .

Увлекательное повествование было прервано окончанием допроса. Но Дмитриев только дух успел перевести и уже через день вынужден был продолжить. Вот только ничего нового выдумать не удавалось, как ни морщил лоб чекист. Протокол допроса

Чернявского от 28 марта изобилует повторами и является полным пересказом предыдущего протокола другими словами. Ближе к концу следователь поднял вопрос о наблюдении “террористов” за Сталиным, но опять-таки ни он, ни Чернявский ничего выдумать не смогли, и пришлось зафиксировать, что Михаил Кондратьевич в этом направлении сделать ничего не успел. Получалось, что заговорщики собирались каким-то неизвестным образом проникнуть в Кремль и застрелить Сталина из револьвера. Поверить в такой заговор мог лишь человек, обладающий чрезвычайно богатым воображением и болезненной подозрительностью.

670

РГАСПИ. Ф. 671. Оп. 1. Д. 109. Л. 229.

Протокол же допроса Чернявского от 1 апреля являет собой печальное зрелище. Как и многие другие до него, Михаил Кондратьевич, пойдя на сотрудничество со следствием, вынужден был теперь изо всех сил вспоминать (да и выдумывать) различные прегрешения против советской власти, якобы допущенные его близкими и даже случайными знакомыми. Эти доносы аккуратно фиксировались следователем. Михаил Кондратьевич подробно остановился на том, когда именно и кем члены его “террористической группы” были “втянуты” в троцкистскую деятельность. Чтобы придать еще больший вес чекистским выдумкам, была пущена в ход такая подробность:

За все время своего существования группа, ведя пропаганду троцкистских взглядов, преследовала задачу возможно шире привлекать к троцкистской работе военнослужащих. Я знаю, что каждый из участников нашей группы стремился втягивать в троцкистскую работу наиболее близких и знакомых ему людей. Поэтому вокруг почти каждого из нас были или одиночки, или небольшие группы, участвующие в той или иной мере в троцкистской работе [671] .

Однако назвать кого-либо из этих лиц по имени Чернявский не смог:

671

Там же. Д. 110. Л. 97–98.

За время моего участие в группе не было случая, чтобы я с ними общался. С другой стороны, обстоятельства так складывались, что каждый из нас, зная о наличии участников в троцкистской работе у каждого члена группы, не знал их поименно [672] .

Затем последовали доносы на Рохинсона, Либермана и даже некоего Ивонина, начальника отдела руководимого Рохинсоном Научно-исследовательского химического института в Сокольниках, который “в контрреволюционных выражениях отзывался о Сталине, заявил, что якобы Сталин “создает такую атмосферу в стране, что тяжело становится дышать”. Все это производило жалкое впечатление, для доклада начальству не очень годилось и особого значения не имело. Поэтому следствие было вынуждено немного перегруппироваться. В истории с М. К. Чернявским была найдена новая сюжетная нить, которую решено было разматывать на следующем допросе.

672

Там же. Л. 98.

85

Параллельно раскрутке дела Чернявского чекисты также постепенно допрашивали всех лиц, арестованных по его показаниям. Особо тщательно допросили близких друзей Чернявского Ф. Г. Иванова и М. И. Новожилова. Сначала дуэт Дмитриев – Черток взялся за Иванова. Протокол его допроса представляет определенный интерес с точки зрения вступительной части. В данном случае следователи хорошо подготовились, а сам подследственный обеспечил им прекрасную возможность надавить на него – он оказался, если можно так выразиться, бесхитростным хитрецом, исказившим множество анкетных сведений о себе в “карьеристических” целях. Бесхитростность его выразилась в том, что он не трудился как следует запоминать те ложные данные, которые он в разное время указывал в анкетах. Придумав себе фронтовые ранения, он в разных анкетах указывал разное время их получения, на чем его чекисты тут же подловили. После этого Иванов признался, что добавил себе лишний год армейского стажа, приписал участие в боях с Красновым и Колчаком, а также зачем-то временно состарил себя на четыре года. Установив тот факт, что Иванов обманывал советскую власть и партию (в которую вступил в 1919 году), а также что отец Иванова, которого тот всегда характеризовал как крестьянина-середняка, фактически являлся кулаком, не раскулаченным лишь по недосмотру, и тем зародив в подследственном чувство вины, следователи перешли к вопросам о Чернявском и Новожилове. Поначалу Иванов пытался дать своим друзьям положительную характеристику, утверждая, что ничего плохого о них не знает. Но следователи тут же выдвинули неотразимый аргумент: