Анатомия «кремлевского дела»
Шрифт:
А мог и не дойти, кто знает… Нет, не такие формулировки нужно использовать в протоколах допроса при расследовании тягчайших преступлений против советской власти и партийного руководства! Сталин возмущенно написал на протоколе: “Дурацкий допрос Каменева”. Следователям было предложено подготовиться получше и провести следующий допрос на подобающем уровне.
76
Очередной допрос Нины Розенфельд состоялся 21 марта. Теперь вместо расспросов о стрихнине следователь Черток решил сосредоточиться на цианистом калии. Дав волю своей фантазии, следователь придумал и отразил в протоколе такую версию: Розенфельд и Муханова хотели подсыпать яд в пищу или питье Сталину, проникнув в его библиотеку лично или подослав кого-либо еще. Но Муханова якобы “выразила опасение”, что
цианистый калий имеет серьезные недочеты: во-первых, у этого яда резко выраженные вкусовые ощущения,
Поэтому было решено заняться поиском других ядов, “которые не имели бы вкуса, запаха и которые не оставляли бы после себя никаких следов”. Где же взять такие яды? А у доктора Михайлова – ведь у рентгенолога этих ядов пруд пруди, можно закрывать все секретные чекистские лаборатории. Правда, Нина Александровна, по ее словам, так и не узнала, достала ли яд Муханова, и как Черток ни старался, прояснить этот вопрос ему не удалось.
618
РГАСПИ. Ф. 671. Оп. 1. Д. 109. Л. 110.
На следующий день, 22 марта, Черток продолжил допрос, зафиксировав в протоколе показание Н. А. Розенфельд о том, что Муханова как-то раз (в 1933 году) посетила дачу Куйбышева благодаря своему знакомству с его первой женой, Александрой Клушиной, которую хорошо знала еще по Самаре. Поскольку Куйбышев сравнительно недавно (25 января) умер, протокол допроса выглядел как составленный с дальним прицелом. Брат Екатерины, Константин, на допросе 13 марта уже дал показания следователям Гендину и Пассову о том, как Екатерина презрительно отзывалась о недавно скончавшемся члене Политбюро. Теперь Черток, в свою очередь, постарался зафиксировать в протоколе как можно больше негативных отзывов Мухановой о Куйбышеве – это в будущем помогло бы приписать Мухановой убийство или как минимум покушение на Куйбышева, если бы решение о таком повороте сюжета было принято начальством:
Муханова резко отрицательно отзывалась о Куйбышеве. Она рассказывала о нем антисоветские анекдоты и в клеветническом духе говорила о его личных качествах. Помню, что Муханова мне рассказывала, что в один из приездов Куйбышева в Самару знакомые Мухановой обратились к Куйбышеву с какой-то просьбой. Муханова при этом со злобой подчеркнула, что Куйбышев отказал им в этой просьбе. Муханова мне также передавала клевету о том, что Куйбышев пьянствует и развратничает и что на его даче происходят кутежи… Муханова, говоря о Куйбышеве, всегда отзывалась о нем с большой злобой. Как-то она мне говорила, что она настолько озлоблена против Куйбышева, что готова принять личное участие в его убийстве [619] .
619
РГАСПИ. Ф. 671. Оп. 1. Д. 109. Л. 144–145.
Кровожадность Мухановой поистине не знала границ! Насупив брови, следователь строго спросил Розенфельд, предпринимала ли Муханова какие-либо меры к убийству Куйбышева, но Нина Александровна ответила, что ничего об этом не знает, а после смерти Куйбышева Муханову уже не видела (Нина Александровна была арестована через день после этого прискорбного события).
В итоге с убийством Куйбышева чекисты решили повременить и, как известно, обвинили в нем уже самого Енукидзе (посмертно) вкупе с Ягодой на “бухаринском” процессе. На утреннем заседании 8 марта 1938 года “врач-убийца” Л. Г. Левин показал, что Ягода вынудил его подготовить и осуществить убийство Горького и Куйбышева:
Это было в ту беседу в 1934 г., когда он [Г. Г. Ягода. – В. К.] говорил мне о Валерьяне Владимировиче Куйбышеве и Алексее Максимовиче Горьком. Он сказал мне, что через несколько времени меня вызовет, чтобы я подготовился, а поэтому просил зайти к Авелю Сафроновичу Енукидзе… Я пришел к нему на другой день в Кремль, и он ко мне обратился примерно с такой же речью, которую я передавал. Он также меня спросил о том, кого я могу взять, и был очень разочарован, услышав, что я говорю только о Куйбышеве. Он сказал: “Ну, что же, начинайте с этого” [620] .
620
Процесс Бухарина. 1938 г.: Сборник документов. М.: МФД, 2013, с. 513.
77
Тему с ядом чекисты развивали в ходе допроса Антонины Шараповой 25 марта 1935 года. Та дала обличительные показания о Нине Розенфельд. Начав
говорила… что Калинин не принимает никакого участия в руководстве страной. Она говорила, что Калинин занимает почетный пост, но фактически не играет никакой роли. О Куйбышеве Розенфельд говорила, что он, как и большинство руководителей ВКП(б), бездарный человек, а такие талантливые люди, как Каменев и другие, изгнаны и устранены от руководства [621] .
621
РГАСПИ. Ф. 671. Оп. 1. Д. 109. Л. 193.
Этим Шарапова не ограничилась и, по требованию чекистов, продолжила нагнетать страсти, сообщая леденящие душу подробности:
Были еще разговоры, о которых я не показывала. В одном из них Н. А. Розенфельд спрашивала меня о действии различных ядов. Она интересовалась цианистым калием: как он действует, насколько он надежен, как быстро его действие, сколько нужно принять цианистого калия, чтоб была обеспечена смерть… Помню, что был разговор об отравляющих веществах. Н. А. Розенфельд завела со мной разговор о газовой войне, она интересовалась действием различных отравляющих веществ. Она не задавала мне прямых вопросов, но в течение всего разговора она интересовалась, как обстоит дело с газами и отравляющими веществами в СССР… Розенфельд интересовалась у меня литературой об отравляющих веществах [622] .
622
РГАСПИ. Ф. 671. Оп. 1. Д. 109. Л. 194.
У чекистов, наверное, мелькнула мысль: а не обвинить ли Розенфельд в попытке устроить массовое убийство советских граждан путем обстрела Московского Кремля снарядами с отравляющими веществами. Но выяснилось, что, хотя муж Шараповой и являлся специалистом по ПВО, Антонина Ивановна не смогла удовлетворить любопытство Розенфельд, так как соответствующими познаниями не обладала. Зато она заявила, что Нина Александровна просила ее достать яд, – правда, подробности этого разговора сообщить отказалась, ссылаясь на забывчивость. Возможно, она забыла и то, что яд у Розенфельд уже был: ведь она сама на прошлом допросе показывала о флакончике с сильнодействующим ядом, который продемонстрировала ей Розенфельд, сообщив, что этот яд получен от кого-то из Лечсанупра Кремля и заготовлен для самоубийства “в случае опасности или большого горя”; впрочем, она и тогда “не вспомнила”, связан ли этот яд с подготовкой предполагаемого покушения на Сталина. Следователь Сидоров под руководством Люшкова и Кагана допытывался у Шараповой, не знаком ли ее муж с Розенфельд, но выяснилось, что если знакомство и было, то весьма поверхностное. Зато под конец допроса следователь сообщил, что в записной книжке Шараповой обнаружился записанный рукой мужа телефон некоего Жиромского. Хотя Шарапова ответила, что Жиромского знать не знает, его уже хорошо знали чекисты. О нем еще 10 февраля показывала Клавдия Синелобова; по ее словам, Жиромский был работником комендатуры Кремля и проживал в одной с Синелобовыми квартире. Его фамилия также встречалась в протоколах допроса И. Е. Павлова и М. К. Чернявского. Без сомнения, чекисты не могли не присмотреться к этому человеку попристальнее.
После окончания допроса следователи долго не вызывали Шарапову. Вспомнили о ней только в конце следствия, 26 апреля [623] . Сидоров вызвал ее, чтобы уточнить некоторые подробности, которые, впрочем, особого значения для выдуманного чекистами “дела” не имели. Шарапова подтвердила, что просьба Розенфельд достать ей яд не была связана с разговором о покушении на Сталина. Наличие телефона Розенфельд в записной книжке мужа (которую чекисты на всякий случай изъяли при обыске) Антонина Федоровна объяснила тем, что в бытность ее сотрудницей кремлевской библиотеки муж иногда, по ее просьбе, звонил Нине Александровне. Последний вопрос, который задал Сидоров, касался обстоятельств увольнения Шараповой из Кремля. Увольнение Шарапова связывала с травлей, которую развернули комсомольцы с примкнувшей к ним Людмилой Бурковой против “дворянок”. Поводом стала злосчастная статья в стенгазете под заголовком “Дворянское гнездо”. После появления этой статьи в 1930 году Шарапова сочла за благо подать заявление об уходе по собственному желанию. На прощание ответственный секретарь библиотеки Презент выдал ей удостоверение (очевидно, для прохода в Кремль), в котором имелась благоприятная “политическая характеристика”, хотя Шарапова, по ее словам, его об этом не просила и удостоверением в дальнейшем не пользовалась.
623
Там же. Д. 111. Л. 272–273.