Анатомия «кремлевского дела»

Красноперов Василий Макарович

Вы снова говорите неправду. Следствием установлено, что Чернявский и Новожилов вели контрреволюционную деятельность. В вопросах автобиографии вы уже пытались обмануть следствие, вы пытаетесь делать это и сейчас [673] .

После этого сопротивление Иванова было сломлено, и он принялся давать нужные следствию показания:

Признаю, что Чернявский и Новожилов высказывали контрреволюционные взгляды по вопросам политики партии и Советской власти… Возвратившись в 1933 г. из Америки, Чернявский враждебно отзывался о лозунге партии “Догнать и перегнать”. Он указывал, что работа партии и Советской власти по осуществлению этого лозунга дает ничтожные результаты, что изживание отсталости страны идет весьма медленными темпами, что нужны десятилетия, чтобы хоть в какой-либо степени приблизиться к американским уровням. В связи с этим Чернявский резко осуждал отказ партии и советского правительства от уплаты царских долгов, считая, что без помощи Америки страна будет топтаться на месте. О революционном движении в Америке Чернявский отзывался весьма отрицательно. Резкой враждебностью были наполнены высказывания Чернявского о коллективизации. Он говорил,

что партией взяты явно неправильные темпы коллективизации, что “ЦК переборщил”, что “ЦК не знает деревни”, что эта неправильная политика ЦК приводит к восстаниям в деревне. В качестве примера Чернявский приводил известные ему сведения о восстаниях на Северном Кавказе, подчеркивая, что такого рода восстания вспыхнут по всей стране, что эти восстания – доказательство провала всего плана коллективизации. Чернявский рассказал, что крестьянство принуждается идти в колхозы. На этой базе он развивал пораженческие теории о том, что в будущей войне крестьянство повернет против Советской власти. Такие же контрреволюционные оценки давал Чернявский в 1934 г. по вопросу индустриализации страны, говоря о преувеличенных, непосильных темпах коллективизации, об огромных непроизводительных расходах, связанных с этим. Чернявский резко враждебно относится к руководству ВКП(б). Он считал, что “Ленин умел коллегиально руководить партией и страной, а Сталин – нет”. При этом Чернявский постоянно проводил параллель между Лениным и Сталиным, допуская враждебные и клеветнические выпады против Сталина, рассказывая, что Сталин проводит “политику отсечения”. В том же 1934 г. Чернявский с озлоблением говорил о якобы существующей системе создания искусственного авторитета Сталину, при этом заявлял в контрреволюционных выражениях: “Скоро легко будет изучать географию, много городов названо именем Сталина”. Чернявский в энергичных выражениях брал под защиту бывших руководителей оппозиции, противопоставляя их руководству ВКП(б). В клеветническом духе Чернявский высказывался о внутрипартийном положении, доказывая существование зажима в партии, наличие казенной обстановки. Чернявский считал, что виновником такого положения в стране и партии является Сталин, руками которого создан этот невыносимый режим [674] .

673

РГАСПИ. Ф. 671. Оп. 1. Д. 110. Л. 75.

674

РГАСПИ Ф. 671. Оп. 1. Д. 110. Л. 75–77.

Чекисты почти во всех протоколах допроса “террористов” старались фиксировать утверждение подследственных о том, что виновником всего плохого является Сталин. Это, по их мнению, должно было подводить людей, произносивших такую фразу, к мысли о необходимости индивидуального террора: мол, если Сталин виновник всех бед, то с его устранением все эти беды уйдут, исчезнут.

Следователи заставили Иванова дать показания и против Новожилова:

Я должен начать с того, что Новожилов полностью разделял контрреволюционные взгляды Чернявского. Во всех приведенных выше беседах Новожилов являлся активным участником. Новожилов часто развивал тему о невыносимом режиме в партии, повторяя при этом: “Согласен ты или нет, но ты должен голосовать и одобрять, иначе ты будешь жестоко бит”. Далее Новожилов говорил: “В партии режим обуха”. Резко и враждебно он отзывался о Сталине. По вопросу о коллективизации Новожилов говорил, что колхозы разваливаются, что они держатся лишь благодаря широкому распространению среди колхозников отхожих промыслов. Новожилов враждебно отзывался о лозунге партии о зажиточности колхозников, считая, что никакой зажиточности нет, что все это говорится партией в агитационных целях. Последние мероприятия партии и правительства о снижении налогов и снятии недоимок с колхозников Новожилов рассматривал как отдушину, которую партия была вынуждена дать разоренному крестьянству. Все эти высказывания Новожилова заострялись против личности Сталина [675] .

675

Там же. Л. 77–78.

Допрос Иванова, как следователи и планировали, завершился самооговором:

Я являлся участником этой контрреволюционной деятельности. Я разделял контрреволюционные взгляды Чернявского и Новожилова. Я также являюсь двурушником и скрытым троцкистом. О нашей контрреволюционной деятельности я дам показания дополнительно [676] .

Но это еще было полдела. Нужно было добиться у Иванова признания в террористических намерениях. Однако первым “сознался” в терроре Новожилов.

676

Там же. Л. 78–79.

86

Два протокола допроса старшего инженера ЦАГИ Максима Ивановича Новожилова датированы 3 апреля 1935 года. Допрашивали его Дмитриев и Черток. Для начала они предъявили ему какой-то отчет о перелете военных бомбардировщиков из Москвы в Хабаровск, найденный у Новожилова в квартире при обыске, и хотя Новожилов уверял, что отчет не секретный, быстро доказали ему обратное, тут же объявив его секретным “как документ, дающий четкое представление о качестве наших тяжелых бомбовозов”. А узнав, что Новожилов еще и показывал этот документ другому фигуранту “кремлевского дела” – Ф. Г. Иванову, следователи осыпали Максима Ивановича упреками, усиливая у него чувство вины и раскаяния в содеянном. Параллельно ему напомнили выговор по партийной линии, полученный за участие в какой-то “группировке, вносившей разлад в партийную среду”. Выговор, как можно понять из показаний Новожилова, был получен за доносительство во время учебы в Академии воздушного флота – Максим Иванович вместе со своими товарищами доносил на других слушателей, якобы скрывавших свое соцпроисхождение, и, видимо, не на тех нарвался. Чекисты же, ничуть не смущаясь, и этот факт поставили ему в вину, зафиксировав в протоколе следующий диалог, бьющий рекорды лицемерия:

ВОПРОС: Вы пытаетесь объяснить получение выговора тем, что

вы разоблачили лиц, проникших обманным путем в партию?

ОТВЕТ: Нет, это не так. Я выговор получил не за это, а за участие в беспринципной группировке, которая существовала среди слушателей академии [677] .

После этого следователи, как следует “подготовив” обвиняемого, перешли к расспросам о Чернявском. Сначала Новожилов, видимо, не понял, чего от него хотят, и настаивал на том, что ничего “компрометирующего против Чернявского и Иванова перед партией и советской властью” он не знает. Но следователи прикрикнули на него, стукнули кулаком по столу, и Новожилов мгновенно сменил тактику. В протоколе эта смена позиции зафиксирована в рамках одного ответа:

677

РГАСПИ. Ф. 671. Оп. 1. Д. 110. Л. 176.

Повторяю, что ничего компрометирующего Чернявского и Иванова перед партией и Советской властью я не знаю. Что касается Чернявского, то он очень скрытный человек, с хитрецой; допускаю, что он занимался контрреволюционной работой, но от меня это скрывал [678] .

И дальше Новожилов пояснил:

Предположение, что Чернявский ведет какую-то контрреволюционную работу, я делаю на основе следующих данных: как-то Чернявский с длинными подробностями рассказал о поимке одного английского шпиона, проникшего на работу в аппарат Наркомвнешторга. У меня создалось впечатление, что Чернявский этим рассказом преследовал заднюю мысль прощупать меня, выяснить мои настроения и возможность моего привлечения к какой-то нелегальной работе. Такой же характер прощупывания носило и его предложение о привлечении меня для работы в Разведывательное Управление РККА. Я считаю, что Чернявский пытался установить, соглашусь ли я на работу, связанную с нелегальной деятельностью [679] .

678

Там же. Л. 177.

679

Там же. Л. 177–178.

Все это выглядело настолько несерьезно, что следователям пришлось снова прибегнуть к угрозам. Они объяснили Новожилову, что нужно полностью разоружиться, а иначе с ним поступят как с врагом. После этого Новожилов понял, что другого пути нет, и начал давать признательные показания. В итоге оказалось, что сам он троцкист с 1926–27 г., да еще и втянул в троцкистскую деятельность Чернявского и Иванова. При этом текст протокола обрел подозрительное сходство с известным фрагментом из записных книжек Ильи Ильфа об эклектике, которому, дабы не “отрезать пути к отступлению”, в личное дело записали, что хоть он и эклектик, но к эклектизму относится отрицательно. Подобно ильфовскому эклектику Новожилов уверял, что хоть он и троцкист, но связей с троцкистами не имел. Следователи же, в отличие от ильфовских персонажей, все-таки отрезали ему “пути к отступлению” и в протоколе заклеймили троцкистом и контрреволюционером. Заставили его донести еще на двух своих знакомых – неких В. В. Семенова и А. Ф. Ковалькова (что впоследствии привело к серии их арестов). А заодно вынудили дать дополнительные показания о Чернявском:

Чернявский вернулся из Америки, укрепившись в своих взглядах. В разговорах со мной и с Ивановым он в контрреволюционных выражениях утверждал о невыполнимости лозунга партии – “догнать и перегнать”, что СССР не выйдет в ряд наиболее передовых в техническом отношении стран, потому что капиталистические страны этого не допустят, что наши успехи в области промышленности сомнительны. Далее Чернявский развивал троцкистский тезис об отсталости страны и т. д. Все высказывания Чернявского по вопросам политики партии и Советской власти были проникнуты острой враждебностью по отношению к Сталину, к Центральному Комитету партии… Чернявский является врагом партии и Советской власти, в своих высказываниях он указывает, что в партии существует зажим, что нет самокритики, что индустриализация страны проводится за счет прямого разорения и обнищания деревни. По вопросам колхозного строительства он защищал позицию отъявленных врагов коммунизма [680] .

680

РГАСПИ. Ф. 671. Оп. 1. Д. 110. Л. 181–182.

Следователи, в свою очередь, вынуждены были зафиксировать в протоколе вопрос о мифическом троцкисте Ряскине – выдуманный персонаж жил уже своей отдельной жизнью. Новожилов, разумеется, ответил, что слыхом не слыхивал от Чернявского о такой персоне – несмотря на то, что этот тип, по мнению следствия, и был главным направителем всей их “контрреволюционной группы”. Однако, сломавшись под давлением следователей-садистов, он уже не в силах был остановить поток других показаний, даже когда речь зашла о нем самом:

Я являюсь во всей нашей контрреволюционной деятельности главным инициатором. Я приходил к моим товарищам Чернявскому и Иванову и с пеной у рта, с большим возбуждением давал контрреволюционные оценки происходившим событиям, политике партии и Советской власти. Это я делал вплоть до момента ареста. В этих обсуждениях я, Чернявский и Иванов быстро находили общий язык. Так оформлялись и формировались наши контрреволюционные взгляды. Все наши высказывания были проникнуты большой враждебностью по отношению к Сталину и Центральному Комитету партии. Мы брали теневые стороны советской действительности, обобщая их и приходя к выводу о провале политики ЦК, искали виновников и находили их в Центральном Комитете и в особенности в Сталине. Я говорил, что в партии режим “обуха”, что партийные организации являются рабски послушным орудием в руках ЦК и Сталина. Мое отношение к Троцкому было отношение восторженности. Мы втроем считали, что Троцкий являлся подлинным организатором гражданской войны. Мы развивали пораженческие теории о том, что в случае войны крестьянство пойдет против Советской власти [681] .

681

Там же. Л. 182–183.