Анатомия «кремлевского дела»
Шрифт:
При всем самобичевании Новожилов все же пытался удержаться от признания в осуществлении практической троцкистской работы, показывая лишь о своем участии в “антисоветских” и “антипартийных” разговорах. Но следователи продолжали давить. Наличие двух протоколов допроса от одной даты почти наверняка свидетельствует о продолжительном ночном допросе, во время которого сломать сопротивление подследственного гораздо легче. В случае с Новожиловым этот чекистский прием сработал. Во втором протоколе допроса (который вел Дмитриев уже без напарника) Новожилов продолжил давать показания против своих знакомых. Кроме Семенова и Ковалькова троцкистами были названы еще пять человек. После этого Дмитриев вернулся к Чернявскому и сразу поставил вопрос ребром: а не высказывался ли тот за “активные формы борьбы” с партийным руководством? Новожилов ответил:
Вспоминаю один разговор с Чернявским, относящийся ко второй половине 1933 года. В этой беседе
682
РГАСПИ. Ф. 671. Оп. 1. Д. 110. Л. 202–203.
Рассказ о поездке Ворошилова в Турцию как-то не вяжется с одобрением убийства Сталина в Европе. Но что-то похожее, видимо, Чернявский все же произнес, так как позже факт данного разговора подтвердил присутствовавший при нем Ф. Г. Иванов на допросе 10 апреля 1935 года:
После поездки Ворошилова в Турцию был издан приказ, обязывающий командиров РККА изучать иностранные языки. Я – Иванов, Чернявский и Новожилов, обсуждая этот приказ, говорили о том, что нужна была поездка Ворошилова в Турцию, чтобы понять, что командирам РККА надо изучать иностранные языки. При этом разговоре Чернявский сказал: “Жаль, Сталин не едет за границу, его бы там наверное убили, ну что же, тем лучше” [683] .
683
Там же. Д. 111. Л. 4.
Да и сам Чернявский подтвердил факт этого разговора на допросе 17 апреля 1935 года [684] . Приходится констатировать, что данный разговор (несомненно видоизмененный Дмитриевым для придания ему как можно более зловещего оттенка) был успешно использован для оказания давления на подследственных. Новожилов, дав о нем показания, наконец сознался, что и сам имел “террористические намерения”:
Я также был террористически настроен. После смерти Кирова я узнал из газет, что его труп был привезен из Ленинграда в Москву и Политбюро в полном составе провожало его от вокзала до Красной площади через Мясницкую улицу. Я с Чернявским были дома у Иванова, я сказал моим товарищам: “Мясницкая узкая улица, хорошо было бы бросить бомбу, точно нацеленную, можно было бы уничтожить Сталина и все Политбюро”. Чернявский и Иванов одобрительно отозвались на это мое заявление [685] .
684
Там же. Л. 139.
685
Там же. Д. 110. Л. 203.
Так с помощью чекистских “технологий” обычная болтовня военных (скорее всего, под воздействием горячительных напитков) обернулась подготовкой к совершению теракта. Позже Н. И. Ежов процитирует этот фрагмент показаний Новожилова в своем докладе на июньском пленуме ЦК ВКП(б) – без сомнения, для усиления того впечатления, которое сенсационные сведения о “кремлевском деле” призваны были произвести на членов ЦК. Хотя, если вдуматься, никакой опасности для вождя болтовня военных не представляла, так как велась уже постфактум (по показаниям Ф. Г. Иванова, 10–12 декабря 1934 года, то есть уже после того, как прах Кирова захоронили в кремлевской стене). Да и меры предосторожности, принятые во время движения процессии с гробом Кирова, исключали возможность столь легкого покушения на жизнь вождя – что нашло свое отражение в протоколе заседания комиссии по организации похорон Кирова:
Гроб с телом тов. Кирова с Октябрьского вокзала доставить в Дом Союзов на артиллерийском лафете, запряженном шестеркой лошадей, в сопровождении батальона пехоты школы им. ВЦИК и кавдивизиона, причем всю процессию разместить в следующем порядке: впереди оркестр, венки (до 20 шт.) и лафет с гробом, за ними – группа товарищей, сопровождающая гроб с перрона вокзала, батальон пехоты и дивизион кавалерии, замыкающий
686
Эхо выстрела в Смольном: История расследования убийства С. М. Кирова по документам ЦК КПСС. М.: МФД, 2017, с. 118.
Но Дмитриева ничего не смущало, тем более что к концу допроса он получил желаемое – Новожилов окончательно сдался:
Приезд Чернявского из Америки в июне 1933 года активизировал нашу троцкистскую деятельность. В ряде бесед, имевших место с участием Чернявского, Иванова и меня, Чернявский поставил вопрос о необходимости убийства Сталина, видя в этой мере единственное оставшееся средство для того, чтобы разрядить тот невыносимый режим, который, по нашему мнению, имелся в стране… [Эти беседы] протекали, главным образом, на квартире Чернявского. Начало их относится к осени 1933 года, а продолжались они как в начале 1934 года, так и после возвращения Чернявского из Америки, где он был с февраля месяца 1934 года по июнь 1934 года… Характеризуя положение дел в стране, Чернявский при моей поддержке и поддержке Иванова указывал, что настоятельно необходимо изменение политики партии и советской власти, что этого изменения политики якобы требуют жизненные интересы страны и трудящихся масс. Сам же Чернявский поставил вопрос – при каких обстоятельствах может произойти изменение этой политики партии и советской власти? Я на это отвечал: “При наличии в руководстве ВКП(б) Сталина не может быть и речи об изменении существующей политики ВКП(б)”. Аргументируя дальше, Чернявский поставил вопрос о необходимости удаления Сталина… Чернявский указал, что возможен только один путь – это путь физического истребления Сталина, путь его убийства [687] .
687
РГАСПИ. Ф. 671. Оп. 1. Д. 110. Л. 203–205.
И далее Новожилов показал, что он и Ф. Г. Иванов полностью согласились с Чернявским в этом вопросе. Однако, как и многие другие до него, тут же стал отрицать, что принимал практическое участие в подготовке теракта, не понимая, очевидно, что это его уже не спасет от страшного обвинения и сурового наказания по пункту 8 статьи 58 УК РСФСР.
87
Спустя короткое время после того, как удалось сломить Новожилова, снова взялись за Ф. Г. Иванова. И 10 апреля 1935 года Дмитриевым и Чертоком был оформлен протокол допроса с его новыми признаниями:
После приезда Чернявского в 1933 году из Америки он в присутствии моем и Новожилова неоднократно поднимал разговоры о том, что с руководством ВКП(б) надо бороться активными мероприятиями вплоть до устранения Сталина, его физического уничтожения… Разговоры эти происходили на квартире у меня или у Чернявского. Начинал эти разговоры обычно Чернявский. После его приезда из Америки его высказывания стали гораздо более враждебные и озлобленные против руководства ВКП(б) и в особенности против Сталина. Вообще о характере наших разговоров я уже дал подробные показания 29. III-1935 г., но тогда я скрыл, что Чернявский с осени 1933 года стал ставить вопрос о необходимости убийства Сталина… Чернявский ставил вопрос: может ли руководство ВКП(б) уйти в результате внутрипартийной борьбы, и тут же принужден был делать вывод, что на это рассчитывать не приходится, что политика руководства ВКП(б) может быть изменена только тогда, если из руководства уйдет Сталин, а это возможно только в том случае, если Сталин будет убит [688] .
688
РГАСПИ. Ф. 671. Оп. 1. Д. 111. Л. 2–3.
Закончился допрос описанием уже известного по показаниям Новожилова разговора о гипотетическом броске бомбы в похоронную процессию:
Примерно 10–12 декабря 1934 года у меня дома вечером собрались Чернявский и Новожилов. Просматривая газету, где был описан путь кортежа с гробом Кирова с вокзала и что за гробом шло все Политбюро, Новожилов сказал: “Вот когда был случай бросить бомбу и уничтожить все Политбюро и в том числе и Сталина” [689] .
689
Там же. Л. 4.