Анатомия «кремлевского дела»

Красноперов Василий Макарович

От лица Хосроева следователь не поленился подкрепить полученные показания популярным в то время анекдотом:

Вспоминаю такой эпизод. Приблизительно в 1926 году Н. Б. Розенфельд спросил меня в шутку: “Когда был последний еврейский погром?” Я был поставлен в тупик этим вопросом Н. Б. Розенфельда, и он мне ответил, что последний еврейский погром был на последнем партийном съезде, на котором Сталин разгромил Каменева и Зиновьева [725] .

Все же, стараясь уйти от политической подоплеки дела, Леон Евграфович сделал попытку объяснить негативное отношение бывших супругов Розенфельд к Сталину и корыстными мотивами:

725

Там же.

Несомненно, что озлобленное отношение Н. А. Розенфельд и Н. Б. Розенфельда к Сталину объясняется и чисто личными моментами, поскольку они считали Сталина виновником того, что Каменев потерял свое прежнее положение и перестал оказывать им поддержку вообще и, в частности, материальную.

Мне точно известно, что даже тогда, когда Каменев уже работал в издательстве “Академия”, он оказывал Н. Б. Розенфельду материальную поддержку, выражавшуюся в том, что он давал Н. Б. Розенфельду литературные заказы, которые служили источником дохода Н. Б. Розенфельда. Н. А. Розенфельд и Н. Б. Розенфельд болезненно реагировали на ухудшение материального положения Л. Б. Каменева. Вспоминаю совершенно точно, что Н. Б. Розенфельд с раздражением говорил мне о том, что Л. Б. Каменев жалуется на тяжелые квартирные условия, так как он занимает маленькую квартиру где-то в районе Смоленского бульвара [дом № 3, кв. 5 по Карманицкому переулку близ Арбата. – В. К.], в то время как Молотов имеет прекрасную квартиру и т. п. Об этом Н. Б. Розенфельд говорил мне в апреле 1934 года у себя на квартире в присутствии моего сына. Вспоминаю также, как в это же время Н. Б. Розенфельд с негодованием мне рассказывал о том, что Л. Б. Каменев принужден ездить в трамвае и что какой-то его приятель провожает его в этих поездках, оберегая Л. Б. Каменева от драк в трамвае, так как Л. Б. Каменев стал очень раздражительным [726] .

726

Там же. Д. 110. Л. 13–14.

Интересно, что Каменев якобы опасался не “проявления чувств” со стороны благодарного населения, а наоборот, старался это население оградить от собственной вспыльчивости. Верится с трудом, но следователь выражать сомнений не стал и, похоже, занес это показание в протокол в неизменном виде.

Далее следователь вновь вернулся к вопросам о библиотекаршах, но Леон Евграфович смог лишь дополнить перечень сплетен о руководящих товарищах, услышанных им от Мухановой и Розенфельд:

Вспоминаю, что в одно из моих посещений Н. А. Розенфельд в сентябре 1934 г. она в присутствии Мухановой расспрашивала меня, кто из членов Правительства был за истекший летний сезон в доме отдыха ГАБТа; в частности, были ли там Ворошилов и Енукидзе. Спрашивая меня о Ворошилове, Н. А. Розенфельд рассказала мне клеветническую версию контрреволюционного характера о личной жизни Ворошилова, о том, что он сожительствует с какой-то артисткой. Об Енукидзе Н. А. Розенфельд говорила в восторженном духе, как она вообще всегда о нем говорила. Она называла Енукидзе обаятельной личностью – это ее выражение помню текстуально. Н. А. Розенфельд и раньше мне говорила, что в трудное для нее время она всегда обращается лично к Енукидзе и он оказывает ей всемерную поддержку. Рассказывая мне об Енукидзе, Н. А. Розенфельд отмечала, что у Енукидзе имеется слабость к женщинам. Перебирая в разговоре с Мухановой любовниц Енукидзе, Розенфельд называла мне фамилии этих женщин, каковые я теперь вспомнить не могу [727] .

727

РГАСПИ. Ф. 671. Оп. 1. Д. 110. Л. 14–15.

Леон Евграфович рассказал, что обращался к Розенфельд, чтобы та устроила ему встречу с Енукидзе – Хосроев якобы хотел рассказать тому о “безобразиях”, творившихся в доме отдыха ГАБТа “Поленово”, которым Хосроев тогда заведовал. Под безобразиями Леон Евграфович имел в виду факт проживания в “Поленове” сына бывшего владельца поместья, известного художника В. Д. Поленова. Официально усадьба “Поленово” была с 1932 года арендована Большим театром с правом Поленова-младшего на проживание в ней. И хотя в тот раз у Хосроева не получилось выжить сына художника из дома отдыха, Поленова-младшего все же арестовали в 1937 году, и он шесть лет провел в лагерях.

Под конец допроса Славатинский не мог по традиции не потребовать у Хосроева признательных показаний о практической подготовке теракта против вождя. Но Хосроев таких показаний не дал, заявив, что хоть и слышал фразу Розенфельд об убийстве вождя, но значения ей не придал, а предложений о практическом осуществлении убийства не получал. И на следующем допросе 28 марта [728] Славатинский уже допрашивал Хосроева на отвлеченные темы – о “белогвардейцах”, окопавшихся в системе уральского Облконупра, где Леон Евграфович и сам подвизался до самого ареста. Давая показания, Хосроев оговорил фотографа Московского ипподрома Н. А. Алексеева, по линии которого “белогвардейские элементы Свердловского Облконупра” якобы поддерживали связь с Москвой. Был и еще один допрос Хосроева, протокол которого Сталину не направлялся, – в ходе него Хосроев, видимо, дал дополнительные показания на Алексеева, а также на студента Московского ветеринарного института Н. П. Блохина (Алексеев и Блохин были искусственно включены в число фигурантов “кремлевского дела” и получили от ОСО по три года ссылки).

728

Там же. Л. 46–54.

96

Двадцать восьмого марта на допрос была вызвана Ирина Гогуа. Ирине Калистратовне удалось пережить Большой террор и даже оставить воспоминания о пережитом. В официально оформленном протоколе ее допроса [729] ничего интересного не содержится. Следователь Голубев расспрашивал ее о родителях, о знакомых, о сплетнях по поводу смерти Аллилуевой, о Л. Н. Минервиной. Под конец, если верить протоколу, он предъявил ей обвинение в клевете на вождей и антисоветской

агитации, которое Ирина отвергла. Родители Ирины (грузинский меньшевик К. Г. Гогуа и Ю. Н. Кольберг) были знакомы с Енукидзе и Сталиным еще с дореволюционных времен, да и сама Ирина была лично знакома с вождями – Енукидзе, к примеру, был крестным отцом ее брата. С 1927 года Ирина работала в ЦИК СССР, сначала в секторе статистики, затем – секретарем бюджетной комиссии. Свои отношения с семьей Сталина она в воспоминаниях описывала таким образом:

729

Там же. Л. 25–31.

В 1928 году мне дали отпуск в январе. Я пришла к Наде страшно расстроенная. Пришел Иосиф и спрашивает: “Чего она такая злая?” Надя объясняет: “Дали отпуск в январе, не знает, куда ехать”. Сталин говорит мне: “Поезжай куда-нибудь за границу”. Я ему отвечаю, что, мол, кто меня пустит и куда ехать? Тогда он говорит: “Ну, есть у тебя кто-нибудь за границей?” А Вера Николаевна Кольберг, тетка моя, была замужем за эсером Борисом Бартольдом. А его старший брат работал в Финляндии в торгпредстве. И я сказала об этом Иосифу. Тогда он говорит: “Вот и хорошо. Анкету тебе Надя даст. Заполнишь и принесешь”. Паспорт заграничный я получила в секретариате Иосифа Виссарионовича. И таким образом, я поехала в Финляндию… Вообще, он всегда уговаривал меня бросить работу. “Нечего тебе делать в этом курятнике, иди учиться. Куда хочешь. Хочешь в театр – иди в театр” [730] .

730

Червакова И. Песочные часы: История жизни Ирины Гогуа в восьми кассетах, письмах и комментариях. Дружба народов, 1997, № 4, с. 59–104; № 5, с. 75–119. Электронное издание, https://vgulage.name/books/gogua-i-k-pesochnye-chasy-avtor-chervakova-i/, с. 81.

Или вот так:

Я постоянно бывала на даче в Зубалове [до самоубийства Н. С. Аллилуевой. – В. К.], это за Барвихой. Это еще была чудная дача. По-моему, 1927 или 1926 год. Первый этаж занимал Бухарин, тогда говорили “Бухарчик”, со своей первой женой. Второй этаж – Иосиф с Надей [731] .

Или вот так:

Я очень хорошо помню одну “чудную” встречу после его статьи “Головокружение от успехов”. Когда Иосиф Виссарионович появлялся у нас в коридоре наверху, тогда Политбюро уже переехало в Кремль, было распоряжение: когда он появлялся в коридоре, не выходить из кабинетов. А мне надо было кое-куда. Я выскочила, пробегаю мимо секретной части, Коля Обухов был начальником, он в щелку говорит мне: “Ты что, с ума сошла?” А навстречу идет Иосиф, говорит: “О, ты что так похудела?” Я отвечаю: “Болею”. Сталин: “Но ты так похудела, наверно, головокружение от успехов?” Дверь в секретную часть закрылась [732] .

731

Там же.

732

Там же. С. 82.

Когда пришло время обзаводиться собственной жилплощадью, Ирина Гогуа получила сперва комнату в коммуналке (в связи с рождением дочери Татьяны) по адресу Спасопесковский переулок, 3/1. А затем переехала в дом “Кремлевский работник”, № 16 на Малой Никитской, где ее и арестовали в ночь на 22 марта. Ирина вспоминала:

Взяли меня с температурой 38, а у меня ведь была трехлетняя Танька, я боялась, что ее разбудят… Был такой мартовский день, теплый. Я решила, не буду вызывать врачей, поеду сама в кремлевку. Вызвала машину, поехала. Меня там выругали, единственное послабление сделали, разрешили принять ванну и вымыть голову, но велели лежать. Машину я, конечно, отпустила… и, когда села в автобус, то встретила нашего управдома, который, увидев меня, сказал: “О, что это ты так плохо выглядишь?” Я говорю: “Я-то болею, а почему вы так плохо выглядите?” Он, нагнувшись ко мне, тихо сказал: “Как ты думаешь, ни одной ночи не сплю. Что, приятно, думаешь, к тебе ночью прийти?” Он ко мне ночью не пришел, прислал старшего дворника [733] .

733

Червакова И. Песочные часы: История жизни Ирины Гогуа в восьми кассетах, письмах и комментариях. Дружба народов, 1997, № 4, с. 59–104; № 5, с. 75–119. Электронное издание, https://vgulage.name/books/gogua-i-k-pesochnyechasy-avtor-chervakova-i/, с. 90.

События развивались быстро:

Меня на Лубянку привезли – обычно в таких случаях в бокс попадаешь, а меня привезли – и сразу в камеру. И когда меня ввели в камеру, там было три человека, четвертая койка пустая, незастеленная, и я сразу… Когда выяснилось, кто я и что я, то мне сказали, что здесь была Зина Давыдова, это одна из работниц Правительственной библиотеки, и что обвиняют нас в терроре. И я как-то сразу поняла, чем это пахнет, не говоря уже о том, что я работник Президиума ЦИКа и я очень хорошо знала это постановление [от 1 декабря 1934 г. – В. К.], появившееся после убийства Кирова… Так что я прекрасно понимала, чем это пахнет [734] .

734

Там же. С. 92.