Анатомия «кремлевского дела»

Красноперов Василий Макарович

В конце допроса Скалов выделил Муханову и А. И. Сидорова как особо “озлобленных” по отношению к Сталину.

Сидоров был исключительно озлоблен тем, что его как белого офицера лишили права заниматься летным делом, считал, что он выбит из колеи и не может найти себе применение. Сидоров говорил мне, что ему нечего терять в жизни [780] .

Похоже на правду, тем более что Скалов повторил это показание на следующем допросе. Тем не менее он все же добавил, может быть и по инициативе следователей:

780

Там же. Д. 110. Л. 198–199.

По своим личным качествам Сидоров был менее пригоден для совершения теракта, чем Муханова [781] .

Чего не отнимешь у советской власти –

так это успехов в борьбе за равенство полов – хрупкая женщина-библиотекарша более пригодна для совершения теракта, нежели мужчина – бывший офицер-летчик! Есть чем гордиться Стране Советов! Впрочем, здесь сказывалось и наследие Софьи Перовской, Веры Засулич, Фанни Каплан и Марии Спиридоновой.

Под конец следователи зафиксировали связь “белогвардейской организации” с партийными оппозиционерами:

781

Там же. Л. 199.

Связь этой организации с зиновьевцами осуществлял я. Кроме того, Муханова была связана с Н. А. Розенфельд, являвшейся, как я уже показывал, женой брата Л. Б. Каменева [782] .

Таким образом, удалось окончательно оттеснить на задний план “английский след” (в лице переводчицы консульства Н. К. Бенгсон), наличием которого следователи ранее пытались обосновать “террористическую деятельность” Мухановой; вместо него прочно утвердился след белогвардейский. Однако полностью от английского следа все же не отказались – о нем, как уже говорилось, глухо упомянул Ежов на июньском пленуме ЦК. Объяснялось это смещение акцента, скорее всего, оперативными соображениями – ведь Бенгсон продолжала работать в английском консульстве и ее фамилию и подробные данные о ней ни в коем случае нельзя было публично оглашать.

782

Там же.

104

Как уже говорилось, содержание некоторых протоколов допросов наводит на мысль, что чекисты в какой-то момент решили – а не попробовать ли выдать недавнюю смерть Куйбышева за теракт. Эта мысль получила дальнейшее развитие на “бухаринском” процессе 1938 года, когда в смерти Куйбышева обвинили самого Ягоду, врачей Л. Г. Левина и Д. Д. Плетнева, а также В. А. Максимова-Диковского, секретаря покойного члена Политбюро. Но зародилась идея в разгоряченных чекистских головах явно гораздо раньше – вероятно, в конце марта 1935 года. Кроме уже упоминавшегося допроса Н. А. Розенфельд 22 марта 1935 года, посвященного “террористическим намерениям” Екатерины Мухановой в отношении недавно скончавшегося члена Политбюро, стоит обратить внимание на протокол допроса библиотекарши-комсомолки А. И. Коновой от 23 марта 1935 года. Допрос проводил коллега Гендина по Особому отделу ГУГБ следователь Н. Н. Бриччи. Он заинтересовался работой Анны в личной библиотеке В. В. Куйбышева. Конова показала, что ее на эту работу направила заведующая библиотекой Е. Д. Соколова. К Куйбышеву в библиотеку в разное время направлялись Е. О. Симак, Л. Е. Буркова, А. А. Нелидова и К. И. Синелобова. Первые дни за работой библиотекарш наблюдал военный от комендатуры Кремля, но потом, как обычно, у военного нашлись дела поважнее, и женщины работали одни. Конова показала, что, работая в библиотеке Куйбышева вместе с Симак и Бурковой, слышала, как Симак о чем-то сплетничала с одной из домработниц. Как выяснилось на допросе, содержание сплетен сводилось к тому, что “Куйбышев ведет развратный образ жизни” [783] . Также Конова показала, что ее работой в библиотеке члена Политбюро ЦК интересовалась Лёна Раевская:

783

РГАСПИ. Ф. 671. Оп. 1. Д. 109. Л. 190.

Она интересовалась расположением квартиры Куйбышева и наличием обслуживающего персонала в квартире. Раевская выражала желание попасть на работу в личную библиотеку к кому-либо из членов правительства и завидовала моей работе у Куйбышева… Как-то в одном из разговоров, точно не утверждаю, но, кажется, Раевская спрашивала меня, где приготовляется пища для членов правительства, т. к. я сама не знала этого, то ничего утвердительного сказать не могла [784] .

784

Там же. Л. 190–191.

При этом Конова добавила, что Раевская дружила с Розенфельд, а та давала о ней лучшие отзывы, называя ее “кладом библиотеки”. Тем не менее связать Раевскую с “террористками” оказалось непросто – та наотрез отказывалась сознаваться. И тут чекистам – либо следователю Особого отдела ГУГБ Семену Гендину, либо кому-нибудь из руководства СПО – и пришло в голову попытаться создать новый “заговор” – персонально для Раевской. Гендин допросил ее 4 апреля, настойчиво добиваясь ответа на вопрос, почему это Лёна интересовалась наличием у Куйбышева домработниц и процессом

приготовления для него пищи. Лёна, подтвердив сам факт расспросов, объясняла их простым любопытством (чему легко верится):

Я подтверждаю, что в связи с работой Коновой в личной библиотеке Куйбышева я действительно спрашивала у нее, есть ли у Куйбышева домашняя работница… Меня интересовало, есть ли у руководителей партии и правительства домашние работницы. Я интересовалась этим без всяких целей, из простого любопытства… Меня действительно интересовало, где приготовляется пища для членов правительства… Мне представлялось, что существует какая-либо специальная кухня-столовая, в которой пища для членов правительства готовится механизированным путем. В этой связи я и спрашивала Конову, есть ли на квартире у Куйбышева домашняя работница [785] .

785

Там же. Д. 110. Л. 211–212.

Лёна Раевская действительно была бы не прочь подзаработать, устроившись в библиотеку Куйбышева вместо Симак, которая временно уехала из Москвы, но никого просить об этом не решалась, понимая, что с ее княжеским происхождением проявлять инициативу в подобном деле не стоит. Больше Гендину добиться толком ничего не удалось. Следствие попробовало зайти с другой стороны и арестовало обеих семейных домработниц Куйбышева – Е. С. Мельникову и Н. С. Жукову. Не совсем понятно, почему в итоге Сталину направили лишь протокол допроса Мельниковой [786] – ведь, по показаниям последней, именно Жукова сплетничала с библиотекаршами. Мельникова же ничего путного показать не смогла, да и библиотекарш толком не знала – помнила лишь, что одну из них звали Клава. Наверное, от Жуковой вообще ничего добиться не удалось, и версию о “заговоре” пришлось потихоньку свернуть. По окончании следствия Ягода сперва вообще намеревался освободить домработниц [787] , но в итоге их все-таки пропустили через ОСО, которое назначило им по два годы ссылки, – и это означало слом всей их прежней устроенной жизни. А Лёне, как и раньше, инкриминировали связь с “террористками” Мухановой и Розенфельд, с которыми она близких отношений не поддерживала просто из-за разницы в возрасте.

786

Там же. Л. 265–267.

787

Лубянка. Сталин и ВЧК – ГПУ – ОГПУ – НКВД. Архив Сталина. Документы высших органов партийной и государственной власти. Январь 1922 – декабрь 1936. М.: МФД, 2003, с. 669.

105

Еще в начале марта на допросе Н. И. Бураго, давая показания о своей коллеге З. И. Давыдовой, упомянула другую библиотекаршу – Е. И. Лакиду. 46-летняя Екатерина Ивановна не числилась в штате Правительственной библиотеки, а ко времени возникновения “кремлевского дела” уже уволилась из Кремля и работала заведующей библиотечно-справочным отделом редакции газеты “Правда”. В Кремль она поступила в 1923 году по рекомендации партийного деятеля А. И. Свидерского, брата своего земляка и будущего мужа, беспартийного Андрея Свидерского. Лакиде доверили важную работу по разбору библиотек Надежды Крупской и самого Сталина (впоследствии ее муж в письме в Прокуратуру СССР и НКВД утверждал, что Екатерина Ивановна работала и в личной библиотеке Ленина, а к Сталину попала по приглашению Надежды Аллилуевой). Показала Бураго, что с Лакидой была в хороших отношениях проходящая по “кремлевскому делу” библиотекарша Зинаида Давыдова:

Об ее [З. И. Давыдовой] близком знакомстве с Лакидой сужу по тому, что Лакида, заходя в библиотеку, обычно обращалась к Давыдовой и часто с ней о чем-то беседовала [788] .

На следующий день (3 марта) о Лакиде были получены еще более “компрометирующие” показания от Полины Гордеевой:

В Кремле работает некая Лакида, которая имеет отношение к персональным библиотекам руководителей партии. Лакида работала в помещении Секретариата т. Сталина. Мне известно, что Лакида была связана с Мухановой и посещала ее в библиотеке. Для Мухановой Лакида представляла интерес, так как она была широко осведомлена в вопросах, которыми… интересовалась Муханова… Мне известно, что она дружна с библиотекаршей Давыдовой, с которой часто уединялась и о чем-то подозрительно шепталась. Давыдова, как я уже показывала, антисоветски настроенный человек, была в близких отношениях с Мухановой и Розенфельд. По моим наблюдениям, Лакида принимала участие в контрреволюционной группе Мухановой, Розенфельд и Давыдовой [789] .

788

РГАСПИ. Ф. 671. Оп. 1. Д. 109. Л. 249–250.

789

Там же. Д. 108. Л. 5.