Андрей Кончаловский. Никто не знает...
Шрифт:
Действительно, центральный образ «Утомленных солнцем» — семейное гнездо,
фундамент жизни человека. Судьба этой опоры, беды, ее постигшие, составляют сюжет фильма.
А личное переживание режиссера придает искренности если не всему фильму, то каким-то
содержательно важным его эпизодам. Тем кадрам, например, где зритель видит ласково
несомую рекой лодку с легендарным комдивом Сергеем Котовым (Н. Михалков) и его
малолетней дочерью Надей (Надя Михалкова), объединенных
любовью родных людей. И в «Голубой чашке» А. Гайдара, вдохновившей режиссера на
создание этой сцены, есть образ семейной идиллии на фоне эпохи социально-исторических
сдвигов — идиллии, в которой затаилась трагическая тревога.
Дом в «Утомленных солнцем» (дача Котова) — жилище, в котором на исходе 1930-х годов
Виктор Петрович Филимонов: ««Андрей Кончаловский. Никто не знает. .»»
77
обитают остатки семьи жены Котова — Маруси (имя тоже ведь из гайдаровской «Чашки»). Это
обломки дворянской интеллигенции, бывшие ученые, творческие работники… Их дачный
поселок не зря именуется ХЛАМ (художники, литераторы, артисты, музыканты) — это и
аббревиатура, и указание на то, какое место, с точки зрения государства, занимают в жизни
Страны Советов населяющие дачу «бывшие».
Авторы картины изображают их с трогательной иронией. Это те, кому нет применения в
рядах строителей социализма с его железной поступью. Сама дача выглядит островком (а может
быть, и резервацией), куда отправили доживать оставшийся им недолгий век персонажей
чеховского «Вишневого сада».
Персонажи, живущие на даче Котова, действительно напоминают то ли детей, то ли
блаженных, которым позволили еще какое-то время насладиться своим легкомысленно
безответственным существованием. Но это не «дети Державы» вроде самого Котова. Это, с
точки зрения той же Державы, дети уродливые. Это «ошибки природы», которые даже в
условиях социализма, с его мичуринской активностью, поправить невозможно.
Таким образом, помещение, комнаты, где эти люди в данный момент обретаются, уже
чистая декорация канувшего в Лету быта, по которой гуляет шаровая молния. Образ революции,
поражающей все, что движется, то есть тех, кто «высунулся».
Но, кроме Сергея Сергеевича Котова, его жены и дочери, «шаровая молния» революции
никого здесь не задевает. Вероятно, потому, что эти люди давно лишились способности
«высовываться». Они тени выродившихся чеховских героев, о которых Никита Михалков
пытался поведать зрителю еще в конце 1970-х годов в «Неоконченной пьесе для механического
пианино».
И растерянность новых Гаевых-Раневских,
реальных событий — порождение тотальной отмены права индивида на частное существование
в рамках советской системы. Надвигающейся катастрофы не в состоянии осознать и Сергей
Котов — в этом его драма. Ему не удастся удержать семейную идиллию кровного родства, как
это происходило в плавно движущейся по воде лодке.
В героях «Утомленных солнцем» нет ресурсов той нравственной, духовной силы, которая
могла бы помочь им сохранить утрачиваемую опору дома. Отсюда настойчивый образ
самовольного ухода из жизни, заявленный в начале картины.
Но в самом режиссере этот ресурс как раз есть, отчего он получает право на сострадание к
своим персонажам. Самостояние режиссерского голоса в этой картине обеспечено
беспрекословной верой Михалкова в нерушимость «обломовского мифа».
Дочь Котова Надя — своеобразный Илюша Обломов, безоговорочно принимающий мир
своей Обломовки — таким, каким он его видит: ласковым, солнечным, совсем домашним. Она
воистину ребенок, плодотворно не ведающий до поры о трагизме мироздания. Натуральный
Обломов! И этот ребенок, как, впрочем, и весь исторический материал известного периода
жизни страны, есть отклик на «Ближний круг» старшего брата.
Замысел «Ближнего круга» возник у режиссера еще в советские времена. Он познакомился
с человеком, который сообщал о реакции начальства на его, Кончаловского, картины. Это и был
как раз «киномеханик Сталина». В перестроечные времена Кончаловский предложил тему
Алексею Герману для сценария: «Получится гениальная картина, абсолютно твоя». Герман на
эту идею не откликнулся. Но чуть позднее обратился к похожему замыслу.
В фильме Кончаловского есть то, чего нет в картине Михалкова. В ней есть реальный
творец мифа «Обломовки» — «простой народ», исполняющий новый вариант Царства
Небесного под приглядом Отца-Хозяина. В фильме Михалкова этот «простой народ» подменен
фигурой Котова.
В «Ближнем круге» «простой народ» представлен не только как анонимный носитель
«крестьянских» мифов, но и как освобождающаяся от власти этих мифов индивидуальность.
Вернемся к тому, о чем уже шла речь. Иван Саньшин— дитя Державы. Наличие родителей
в этой системе вообще необязательно. Не случайно герой, видящий в Сталине родного отца, —
детдомовец. А дочь его репрессированных соседей, воспитанная в спецприемнике, от родителей
отрекается во имя того же Всеобщего Отца. Система кует своих детей сама. Они с рождения