Андрей Кончаловский. Никто не знает...

Филимонов Виктор Петрович

Виктор Петрович Филимонов: ««Андрей Кончаловский. Никто не знает. .»»

78

несут на себе клеймо безличности. Они никак не повязаны с традициями собственной семьи.

«Ближний круг» как история жизни Ивана Саньшина, поведанная им самим, сродни

древнему жанру «повести мертвых». Зритель с самого начала картины как будто проникает в

зазеркалье эпохи, в застывший Некрополь отечественной жизни конца 1930-х — начала 1950-х

годов.

Закадровый текст главного героя звучит как голос «оттуда», из «города мертвых». И

этому мертвому у Кончаловского оппонирует живое. Ребенок.

Суровая критика журит режиссера «Ближнего круга» за голливудское «чистописание»,

сродственное каллиграфии советского «большого стиля». Киновед Виктор Божович прямо так и

говорит: фильм Кончаловского не что иное, как «поздний образец социалистического

реализма», «с профессиональным блеском выполненный муляж». И «в этом качестве

естественно вписывается в панораму постсоветского кино, рвущегося переводить образы, темы,

сюжеты отечественной действительности на язык западного массового кинематографа».

Однако вернее было бы назвать мир фильма вплоть до последних кадров финала — не

«застывшей натурой», как это делает Божович, а открытой декорацией, которая и хотела бы в

реальной жизни казаться натурой, но лишена этой способности. Ведь происходящее в фильме

разворачивается в поле зрения его героя — простодушного Ивана, восторженно влюбленного в

своих вождей. Это мир, увиденный «простым советским человеком» из окошка кремлевской

«кинобудки». А нам, зрителям, дана привилегия отличать друг от друга, а затем и сопоставлять

точки зрения героя-повествователя и автора фильма. Они — разные!

К сожалению, профессиональные критики то ли не умеют, то ли не хотят этой

привилегией воспользоваться. Они сетуют на то, что им навязывают точку зрения Ивана, в

образе которого режиссер якобы унизил народ. Критики принципиально отвергают «поучения»

Кончаловского: «Коли печешь слоеный пирог из собственной истории, пеки на здоровье. Но не

стоит отрывать от этого пирога кусочки и посылать домой в качестве целительной духовной

пилюли».

Ограниченностью «голливудского чистописания» в «Ближнем круге» и не пахнет. Это

видно уже по первым хроникальным кадрам, снятым оператором Н. Блажковым в 1930-х.

Такого зачина не было в сценарии. Он был найден неожиданно, при просмотре хроники тех лет.

…1939 год. Канун войны. У северного входа на ВДНХ возводят знаменитый монумент

Веры Мухиной «Рабочий и колхозница» — символ мощи и нерушимости Страны Советов, а

значит, — и ее Хозяина. Угрожающе величественная декорация, грандиозную

искусственность

которой одновременно и утверждает, и обнажает кинодокумент эпохи. А еще большее сомнение

в нас порождают монументальные нерушимость и мощь, когда в кадре появляется ребенок.

Неуклюже топающая, совсем еще младенец Катенька Губельман. И в этом ребенке, в

фигурке и глазах столько живой, трогательной незащищенности, хрупкости, что внешняя

достоверность, материальность фактуры этой якобы действительности тотчас оборачивается

шаткостью, неверностью или давящей мертвенностью. И вы уже неотрывно следите судьбу

живого дитяти в придуманном, изобретенном «иванизмом» мертвом мире.

Самые сильные по тяжести эмоционального воздействия кадры — детский спецприемник

для чад «врагов народа». Голые тельца детей, их только что остриженные головки, застывшие в

испуге ожидания лица. Ребенок ничего не осмысляет, ничего не понимает. Он только с ужасом

обнаруживает, что вот совсем недавно были папа с мамой, дом, его тепло, а теперь все исчезло,

стало холодно и одиноко. И так будет всегда в неуютных объятиях мертвого Государства.

Это прямой прорыв взывающего к нам живого сквозь мертвое и вопреки ему. Поэтому так

органичны здесь именно наши, отечественные актрисы Ирина Купченко и Евдокия Германова в

своих небольших ролях. Они знают ТО, ЧТО изображают. Поэтому я как зритель не ищу здесь

режиссерского расчета, в отличие от критика, а отвечаю на открытое чувство своим — таким же

беззащитным чувством.

Сюжет «Ближнего круга» — это и рассказ о том, как жена киномеханика Ивана Саньшина

Настя, по чисто материнскому инстинкту, по бабьей жалости, не может выбросить из сердца

дочку репрессированных соседей-евреев. А ее все время у Насти отнимают! И она опять и опять

упрямо находит девочку, несмотря на все грозные предостережения своего напуганного Вани.

Тяга деревенской бабы к дитю не что иное, как опять-таки инстинктивная попытка

отвоевать право частной семейной жизни в коммунальном общежитии Страны Советов. Образ

Виктор Петрович Филимонов: ««Андрей Кончаловский. Никто не знает. .»»

79

ребенка как обещание некой будущей, возможно лучшей, чем настоящая, во всяком случае

живой, жизни так или иначе присутствует в сюжете едва ли не всех картин Кончаловского.

В «Ближнем круге» ребенок, по словам историка кино Евгения Марголита, «запускает

действительный сюжет вещи».

«Если хотите, действительные похороны Сталина состоялись не в марте 1953 года на