Андрей Кончаловский. Никто не знает...
Шрифт:
Я лично не могу много времени с ними проводить. Но они не соперники. Дело в том, что
Никита ненавидит зарубежье… А отец смотрит на Запад — они занимают совершенно разные
ниши. Даже отношение к семье у них разное: отец никогда меня не сковывал, отпустил на все
четыре стороны, а Никита всех детей держит возле себя, может быть, это им мешает стать
самостоятельными».
Кто не помнит роль Никиты Михалкова в легко парящем фильме Георгия Данелии «Я
шагаю по Москве», поставленном
песенку о том, как он идет, шагает по оттепельной, лучезарно и свободно снятой Вадимом
Юсовым Москве. А шагать легко, поскольку «все на свете хорошо»…
Но легкость персонажа Михалкова, ставшая скоро привычной самому актеру, обнаружила
подозрительную ущербность, когда он исполнил свою первую большую роль у
брата-режиссера. Это был молодой разгульный князь Нелидов из «Дворянского гнезда».
Появлялся он в сцене ярмарки, для фильма резко поворотной. Поднималась на поверхность
неприглядная подноготная русской жизни, скрывающаяся за ностальгической декорацией
дворянской усадьбы.
«Легкость» князя в эпизоде ярмарки была прямой противоположностью той тяжести
раздумий, которые легли на прозревающего Федора Лаврецкого, — о себе, о судьбах родины…
Характер Нелидова в трактовке Кончаловского и в исполнении Михалкова был отмечен
избалованностью барского дитяти, абсолютно глухого ко всему, что есть не он. И это казалось
оборотной стороной русской ярмарочной грязи, из которой персонаж и вырастал со своей
равнодушной бездумностью.
В фильме брата Михалков, по существу, опровергал имидж, совершенно отчетливо
сложившийся в его актерской деятельности со времен картины Данелии. Потом это
«опровержение» подхватил «Станционный смотритель» Сергея Соловьева, где Михалков
сыграл Минского. Однако главное было впереди — роль в «Сибириаде».
В Алексее Устюжанине нет и намека на парящий полет. Он мотается из края в край страны
по инерции сиротства, тяжесть которого, кажется, уже и не замечает, бездумно имитируя
привычную ложную легкость. Но наступает и трагедийное прозрение пустоты, открывающейся
за «легкостью», а потом — гибель. Герой расплачивается за слепоту, за позднее прозрение.
Таким было очередное опровержение актерского имиджа младшего брата. А далее открывалась
не только новая страница (Кончаловский ее уже предчувствовал) в творчестве Никиты, но
обнаружилась и новая его ипостась как вполне определенной человеческой индивидуальности.
Наблюдая его жизненный и творческий путь, нетрудно заметить, что он (на первых этапах,
во всяком случае) ступает след в след старшему. А старший, желая того или нет, ведет за собой
младшего.
«Мне было тринадцать, —
любил открывать двери, когда к старшему брату собирались гости. Я до сих пор не могу понять,
почему я это так любил, все равно никакой надежды, что мне позволят посидеть со взрослыми,
не было, но, наверное, то, что можно хоть на мгновение прикоснуться к празднику старших,
посмотреть, кто пришел, что принес, заставляло меня вздрагивать при каждом звонке и сломя
голову нестись открывать…»
Младший брат вслед за старшим влюбился в сцену, поступил в студию при Театре им.
Станиславского. На свой актерский дебют пригласил, естественно, Андрея. Но когда со сцены
поймал его мрачный взгляд, в котором виделась убийственная оценка происходящего, Никиту
охватил ужас. Андрей без восторга воспринимал и первые кинороли брата. Считал его
увлечение кинематографом ребячеством. Но это тем не менее не повлияло на упорное
стремление Никиты быть как брат.
Уже в качестве режиссера Михалков, как правило, реагировал на предшествующее
кинематографическое высказывание брата и делал это едва ли не с момента своих еще курсовых
работ. В 1968 году почти одновременно с появлением «Аси Клячиной» он вместе с Евгением
Стебловым снимает ленту «…А я уезжаю домой», очевидно навеянную фильмом Андрея. На
главную роль приглашен, разумеется, непрофессионал. Картина снималась методом
Виктор Петрович Филимонов: ««Андрей Кончаловский. Никто не знает. .»»
73
провокаций. «Начальство ВГИКа встретило фильм в штыки, увидело что-то зловредное
официальному курсу», — вспоминал Стеблов. Даже в этом вгиковском скандале,
сопровождавшем его картину, младший шел за старшим, деревенская идиллия которого легла
«на полку».
Революционная тематика «Первого учителя» откликнулась в творчестве Никиты картиной
«Свой среди чужих, чужой среди своих». На поиски Кончаловского в области экранизации
классической литературы Михалков ответил своими интерпретациями Чехова и Гончарова. А
эпика «Сибириады» была оспорена камерностью «Пяти вечеров», а еще позднее отозвалась
исторической мелодрамой «Сибирский цирюльник», съемки которой в Красноярске
сопровождались поклонением духам предков. «Ближний круг» аукнулся в «Утомленных
солнцем». «Родня» в известном смысле поместилась в художественно-смысловое поле «Аси
Клячиной» и «Курочки Рябы».
По мере того как подступало время отбытия старшего за рубеж, братья духовно
сближались, насколько можно судить по признаниям Кончаловского. Андрей вспоминает,