Андрей Кончаловский. Никто не знает...
Шрифт:
например, как они однажды встречали восход, когда возвращались из ресторана «Внуково». И
он говорил что-то «мудро и долго». А в это время в туманной дымке вставало солнце… Машина
остановилась. Вот тогда Андрей почувствовал, что у него есть младший брат, и он его друг. «Я
обнял его за плечи и то ли сказал, то ли подумал: «Это утро мы никогда не забудем».
Старший уехал и увез в душе усилившееся чувство вины, что «бросил всех», «бросил,
предал» младшего.
Но
возникала гласная или негласная «перестрелка». В доперестроечный период она завершилась
удачным «выстрелом» Никиты Михалкова — экранизацией гончаровского «Обломова» (1980).
В этой картине, уверен старший, брат изобразил его в образе Андрея Штольца. Нашла
отражение пристальная забота Кончаловского о своем здоровье, его вегетарианство, жесткий
рационализм и ориентация на цивилизованный Запад. Черты же собственного характера, а
точнее, мировидения Михалкова отразились, можно полагать, в образе самого Обломова. Так
младший попытался освободиться от творческого (да и всякого иного) диктата старшего.
…Илья Ильич сравнивает себя с листом среди бесчисленных собратьев в кроне дерева.
Сколько бы ни было их, а каждый питается теми же соками, что и другие. Он един с родиной
своего произрастания. Следовательно, у каждого листочка, каким бы ничтожным он ни казался,
есть своя правда и свой смысл. Так и в его, заключает герой, обломовском существовании есть
хотя бы тот смысл, что он живет вместе с другими («листьями») соками единого «дерева»,
единой России. Эта идеология после «Обломова» все чаще звучит и в творчестве, и в
публицистических выступлениях Никиты Михалкова.
Андрей полагает все же, что у брата появлялось желание оставить страну, но не пускали
заботы о доме, о семье. Что касается собственного отъезда и отношения к нему Никиты, то
Андрею всегда казалось, что тот понимает его, что иной путь для него, Андрея, невозможен.
До появления «Обломова» Никита еще заметно учится у брата. В экранизации же
Гончарова и после нее он уже с ним спорит. Андрей, в свою очередь, считает, что его отъезд
сыграл положительную роль в творческом становлении Никиты, в «Обломове» и «Пяти
вечерах» которого он видит стилевое утверждение самостоятельности. «Был внутренний спор
со мной. Он делал все по-своему… У Никиты всегда было свое зрение, свое понимание кино,
но стиль его обрел полную самостоятельность, я думаю, все же после моего отъезда».
Фильм «Несколько дней из жизни И.И. Обломова», принятый Госкино СССР в конце лета
1979 года, то есть до отъезда брата, был невольным предупреждением
отрывайся, не покидай…
Оставив на некоторое время мифологическую эпику «Обломова», младший неестественно
быстро делает камерные «Пять вечеров». Пьеса Александра Володина в интерпретации
Михалкова входит в русло той же («обломовской») темы самосохранения исконного русского
дома-общины. Не побег и не самосожжение, а возвращение и погружение в порождающее (а
может быть, одновременно и погребающее) родное лоно.
Вспомним, как вольно или невольно, но неизбежно покидает свою Таю мотающийся по
свету Алексей Устюжанин в «Сибириаде». В конце концов она и сама, утратив способность
Виктор Петрович Филимонов: ««Андрей Кончаловский. Никто не знает. .»»
74
ждать и терпеть, отталкивает его. И Алексей вынужден уйти, уже навсегда — в погибельный
огонь. Это — в «Сибириаде».
По-другому — в «Пяти вечерах». И там и тут женскую роль исполняет Людмила Гурченко.
Ильин приговорен вернуться к давней своей любви — Тамаре. Так же как неизбежно должен
вернуться в лоно Обломовки Илья Ильич (Ильин и Илья — случайное совпадение?). Последние
кадры картины — засыпающий на коленях у женщины мужчина, исходивший землю и
вернувшийся сюда. Тамара по-матерински убаюкивает своего Ильина: «Лишь бы не было
войны… лишь бы не было войны…»
Непредумышленный, возможно, диалог картин братьев тем не менее полемичен
«Странническому» тезису «Сибириады» Никита противопоставляет антитезис и одновременно
синтез мифа нерушимой Обломовки.
Обломовка, по характеристике Юрия Лощица, — мир принципиального, возведенного в
абсолют безделия. Единственный освященный традицией вид труда — изготовление и поедание
пищи. Апофеоз насыщения — вкушение громадного пирога. Обломовское существование —
обломок некогда полноценной и всеохватной жизни. Это обломок Эдема. Здешним обитателям
обломилось доедать археологический обломок, кусок громадного когда-то пирога. А пирог в
народном мировоззрении — один из наглядных символов счастливой, изобильной, благодатной
жизни. В этом контексте Штольц — своеобразный Кощей. А может быть, и Мефистофель, за
которым стоит страшный «железный век».
Или, как толкует все тот же Лощиц, век «промышленный, столкнувшийся в
миропонимании и книге Гончарова с неповоротливой Емелиной печью».
Наблюдая завидную активность Никиты Михалкова, его трудно сопрячь с Обломовым. Но
идеология гончаровского героя как некий горизонт утопических надежд ему близка.