Анка
Шрифт:
— Я думаю, мы его назначим завхозом. И продукты, и оружие, и боепитание будут на его ответственности.
— Так я же и в колхозе был завхозом, — поспешил доложить обрадованный Скиба.
— Добре, — сказал Кавун.
…Последние два-три километра пути были самыми трудными. Партизаны, нагруженные трофеями, выбивались из сил, еле волочили ноги. Вечерело, когда отряд остановился перед ущельем, зигзагами врезавшимся в горный хребет. Ущелье было узкое, с отвесными стенами, покрытыми стелющимся колючим кустарником. По дну ущелья, виясь серебристой змейкой меж камней, бежал шустрый говорливый ручей.
— Вот
Со вздохом облегчения партизаны один за другим повалились на каменистую почву.
— Садись, — сказала Анка Юхиму, — перебинтую тебе голову.
Ущелье оказалось непроходимым. И без того узкое, оно было завалено огромными валунами, принесенными с горных вершин бурными весенними потоками. Юхим только ему известной заросшей тропой провел отряд в ущелье. Три древние высеченные в скалах пещеры, одна глубокая, вместительная и две поменьше, находились рядом. Входы в пещеры были замаскированы самой природой: зарослями фундука, колючей ежевики, сплетением обнажившихся корней дуба, свисавших со стены ущелья над пещерами.
— Тут, — кивнул Юхим на большую пещеру, — разместятся оба взвода отряда. А из тех одну займет командир отряда, другую завхоз.
— Нет, — возразил Васильев, — одну из малых пещер надо отвести под медпункт.
— Для медпункта есть хорошая палата. Идемте покажу.
Кавун, Васильев, Краснов, Бирюк и Анка последовали за Юхимом. Метрах в ста от пещер, между двумя огромными, вросшими в землю каменными глыбами, покрытыми ржавым лишайником, стояла добротная хижина с навесными дверями. Внутри хижины, по бокам, были устроены два ложа, постелью служили сухая трава и пожелтевшие листья дуба, душистые ветки пихты. Посреди хижины помещался очаг, в крыше была дыра для выхода дыма. В глубине хижины, от середины и доверху, каменные глыбы плотно прилегали одна к другой, внизу была щель, в которую с трудом мог пролезть человек. К щели снаружи был привален большой камень.
— Гарный палац, — одобрил хижину Кавун.
— Зимовье медвежатников, — пояснил Юхим. — Я и дедушка как-то ночевали здесь. Мы с ним тоже свалили одного медведя.
— А не далековато ли будет медпункт от расположения отряда? — обеспокоился Васильев.
Юхим успокоил его:
— Если подняться немного вот сюда, мы выйдем на поляну, от которой идет тропа, известная только охотникам, к селению Шабановское. Главный сторожевой пост должен быть на этой поляне. Там надо и пулемет установить. Так что медпункт будет находиться между основными силами отряда и сторожевым постом — под надежной охраной.
— Добре, — согласился Кавун.
— Анна Софроновна, — вызвался услужливый Бирюк, — я помогу вам оборудовать ваше жилище. Эх, картинку сделаем! Настелим фрицевских шинелей, одеял, стены плащами завесим, столик соорудим. Не хуже будет, чем в родном курене.
— Ладно, ладно, помощник, — улыбнулась Анка. — Идем за моими вещами.
Анка и Бирюк ушли.
— Ну, товарищ Цыбуля, — сказал Васильев, — нужно осмотреть окрестности нашего лагеря. Вместе и решим, где будем посты расставлять. Веди нас на поляну.
— Да она рядом, в двух шагах.
— Шо ж, пишлы, подывымось, — сказал Кавун.
Фашистские
«Юнкерсы», охраняемые «мессершмиттами», делали один заход за другим и падали в пике огромными распластанными птицами, низвергая бомбовой груз на эшелоны.
Взрывы следовали один за другим, земля, содрогаясь, глухо стонала. Разлетались разбитые в щепы вагоны и куски человеческих тел, дымились покореженные рельсы. На запасном пути ярко пылали и оглушительно лопались брюхастые цистерны с горючим. Серая пыль поднималась над всем этим адом, оседая в промежутках между взрывами, а изжелта-черный дым, устремляясь кверху, застилал копотью солнце, пятнал голубое небо.
Госпиталь был переполнен. Неутомимый хирург, начальник госпиталя, работал быстро, уверенно. Рот и нос его закрывала марлевая маска, и только открытые глаза, многое видевшие, горели сдержанным блеском. Умные руки с длинными гибкими пальцами брали подаваемые ассистентами то один, то другой хирургический инструмент. Оперируя, хирург искусно орудовал им, как скрипач-виртуоз своим смычком.
Профессор работал несколько часов подряд. Ампутировал конечности, делал сложные операции брюшной полости, извлекал осколки. В ту минуту, когда профессор оперировал раненного в грудь воина, к нему тихонько приблизилась старшая сестра и сказала вполголоса:
— Виталий Вениаминович, доставили с вокзала еще одного раненого в очень тяжелом состоянии.
— Подежурьте, Иринушка, возле него, я скоро освобожусь, — и профессор подозвал к столу своих помощников: — Посмотрите, друзья мои, маленький осколочек, а что наделал? Пробил грудную клетку и застрял в сердце. Изъять этот осколочек не представляет особого труда. Но попробуйте удалить его — и сердце перестанет биться.
— Виталий Вениаминович, а что же в таком случае делать? — спросил один из помощников.
— Оставить так, как есть. Больной будет жить.
Тяжелораненого сержанта нашли среди обезображенных трупов. Вначале его приняли за убитого. Но когда сносили погибших к братской могиле, санитар заметил, что сержант подает признаки жизни. Носилки осторожно поставили на землю. Сержант судорожно зевнул, прошелестел что-то пересохшими губами и приоткрыл глаза. Его тотчас взяли на машину и отправили в госпиталь.
Раненый лежал на окровавленных носилках в коридоре. В палатах не было ни одного свободного места. Он попросил пить. Ирина сделала из соды и сахара шипучку, поднесла стакан к его запекшимся губам.
— Влей ложкой, сестрица. Голова не подымается.
На фронте сержант был ранен в голову осколком, а во время бомбежки на станции ему раздробило обе руки и ногу. Юноша лежал неподвижно. Ирина напоила его с ложки. Он облизал пересохшие губы, внимательно посмотрел на Ирину, затем перевел потухающий взгляд на ее портрет, висевший в коридоре среди портретов лучших доноров госпиталя, и болезненная улыбка скользнула по его мертвенному иссиня-желтому лицу.
— Чему вы улыбаетесь, дружок? — спросила Ирина, осторожно поправляя на его голове повязку.