Анна Каренина
Шрифт:
ангелом нумер первый mademoiselle Вареньку.
– Оh! M-lle Варенька - это настоящий ангел, аllez, - подхватила m-me
Berthe.
В галерее они встретили и самую Вареньку. Она поспешно шла им
навстречу, неся элегантную красную сумочку.
– Вот и папа приехал!- сказала ей Кити.
Варенька сделала просто и естественно, как и все, что она делала,
движение, среднее между поклоном и приседанием, и тотчас же заговорила с
князем, как она говорила
– Разумеется, я вас знаю, очень знаю, - сказал ей князь с улыбкой,по
которой Кити с радостью узнала, что друг ее понравился отцу.
– Куда же вы
так торопитесь?
– Maman здесь, - сказала она, обращаясь к Кити. - Она не спала всю
ночь, и доктор посоветовал ей выехать. Я несу ей работу.
– Так это ангел нумер первый!- сказал князь, когда Варенька ушла.
Кити видела, что ему хотелось посмеяться над Варенькой, но что он никак
не мог этого сделать, потому что Варенька понравилась ему.
– Ну вот и всех увидим твоих друзей, - прибавил он, - и мадам Шталь,
если она удостоит узнать меня. зажегшийся огонь насмешки в глазах князя при
упоминании о мадам Шталь.
– Знал ее мужа и ее немножко, еще прежде, чем она в пиетистки
записалась.
– Что такое пиетистка, папа?
– сбросила Кити, уже испуганная тем, что
то, что она так высоко ценила в госпоже Шталь, имело название.
– Я и сам не знаю хорошенько. Знаю только, что она за все благодарит
бога, за всякое несчастие, и за то, что у ней умер муж, благодарит бога. Ну,
и выходит смешно, потому что они дурно жили.
– Это кто? Какое жалкое лицо!- спросил он, заметив сидевшего на лавочке
невысокого больного в коричневом пальто и белых панталонах, делавших
странные складки на лишенных мяса костях его ног.
Господин этот приподнял свою соломенную шляпу над вьющимися редкими
волосами, открывая высокий, болезненно покрасневший от шляпы лоб.
– Это Петров, живописец, - отвечала Кити, покраснев.
– А это жена его,
– прибавила она, указывая на Анну Павловну, которая, как будто нарочно, в то
самое время, как они подходили, пошла за ребенком, отбежавшим по дорожке.
– Какой жалкий, и какое милое у него лицо!- сказал князь.
– Что же ты
не подошла? Он что-то хотел сказать тебе?
– Ну, так подойдем, - сказала Кити, решительно поворачиваясь. - Как
ваше здоровье нынче?
– спросила она у Петрова.
Петров встал, опираясь на палку, и робко посмотрел на князя.
– Это моя дочь, - сказал князь.
– Позвольте быть знакомым.
Живописец поклонился и улыбнулся, открывая странно блестящие белые
зубы.
–
Он пошатнулся, говоря это, и, повторяя это движение, старался показать,
что он это сделал нарочно.
– Я хотела прийти, но Варенька сказала, что Анна Павловна присылала
сказать, что вы не поедете.
– Как не поедем?
– покраснев и тотчас же закашлявшись, сказал Петров,
отыскивая глазами жену.
– Анета, Анета!- проговорил он громко, и на тонкой
белой шее его, как веревки, натянулись толстые жилы.
Анна Павловна подошла.
– Как же ты послала сказать княжне, что мы не поедем!
– потеряв голос,
раздражительно прошептал он ей.
– Здравствуйте, княжна!
– сказала Анна Павловна с притворною улыбкой,
столь непохожею на прежнее ее обращение.
– Очень приятно познакомиться, -
обратилась она к князю.
– Вас давно ждали, князь.
– Как же ты послала сказать княжне, что мы не поедем? - хрипло
прошептал еще раз живописец еще сердитее, очевидно раздражаясь еще более
тем, что голос изменяет ему и он не может дать своей речи того выражения,
какое бы хотел.
– Ах, боже мой! Я думала, что мы не поедем, - с досадою отвечала жена.
– Как же, когда...
– он закашлялся и махнул рукой. Князь приподнял
шляпу и отошел с дочерью.
– О, ох!
– тяжело вздохнул он, - о, несчастные!
– Да, папа, - отвечала Кити.
– Но надо знать, что у них трое детей,
никого прислуги и почти никаких средств. Он что-то получает от Академии, -
оживленно рассказывала она, стараясь заглушить волнение, поднявшееся в ней
вследствие странной в отношении к ней перемены Анны Павловны.
– А вот и мадам Шталь, - сказала Кити, указывая на колясочку, в
которой, обложенное подушками, в чем-то сером и голубом, под зонтиком лежало
что-то.
Это была г-жа Шталь. Сзади ее стоял мрачный здоровенный работник-немец,
катавший ее. Подле стоял белокурый шведский граф, которого знала по имени
Кити. Несколько человек больных медлили около колясочки, глядя на эту даму,
как на что-то необыкновенное.
Князь подошел к ней. И тотчас же в глазах его Кити заметила смущавший
ее огонек насмешки. Он подошел к мадам Шталь и заговорил на том отличном
французском языке, на котором столь немногие уже говорят теперь, чрезвычайно
учтиво и мило.
– Не знаю, вспомните ли вы меня, но я должен напомнить себя, чтобы
поблагодарить за вашу доброту к моей дочери, - сказал он ей, сняв шляпу и не