Аннелиз

Гиллхэм Дэвид

Амстердам

ОСВОБОЖДЕННЫЕ НИДЕРЛАНДЫ

Камин в вестибюле консульства грандиозен. Внушительного вида деревянная каминная полка опирается на каменные колонны, декорированные расписными розетками и дельфтской плиткой с изображениями ветряных мельниц, каналов, лодок и прочего. Вестибюль просторен, как бальный зал, богато обставлен по старой купеческой моде и украшен тяжелыми деревянными панелями из Ост-Индии. Но в данный момент этот роскошный интерьер заполнен толпой бедно одетых

голландцев, явившихся сюда несомненно с той же целью, что и мадемуазель Анна Франк. Она записала свое имя, адрес, номер телефона дома на Херенграхт у дамы за столом, прежде чем ее препроводили сюда. Свободных стульев нет, и она устраивается на полу рядом с камином. Зал основательно пропах послевоенным ароматом нормированного мыла и дешевого табака. Проходит час за часом. В какой-то момент Анна отключается, задремав, и просыпается в испарине, с удивлением услышав свое имя. Вскочив на ноги, она видит перед собой седовласого господина в очках. Господин говорит по-голландски с легким акцентом и представляется как вице-консул Айлсворт. Вид у него утомленный.

— А вы, значит, мисс Франк, — говорит он, протягивая ей руку.

Анна пожимает ее вспотевшей ладонью.

— Я говорю по-английски, — спешит заметить она.

— В самом деле? Это очень приятно, — продолжает он по-голландски. — Пожалуйста, сюда!

Комната, в которую она вошла следом за вице-консулом, намного меньше, но и тут деревянные панели и обои подобраны с большим вкусом. Впрочем, атмосфера здесь скорее говорит о принадлежности кабинета перегруженному делами служащему. Там-сям переполненные пепельницы. Расположенный у открытого окна вентилятор колеблет бумаги, уложенные в стопки на столе.

— Итак, — начинает он. — Вы пришли сюда, насколько я понимаю, потому что хотите эмигрировать в Соединенные Штаты?

— Да, — подтверждает Анне.

— И у вас есть действующий на сегодняшний день нидерландский паспорт?

Она сглатывает от волнения.

— Нет.

— Или у вас есть действующий паспорт другой страны?

— Нет. Мои документы… — говорит Анна, — утеряны.

— М-да… обычная история…

Он считает, что ты лжешь, — шепчет Марго ей на ухо. Она сидит в лагерной одежде на стуле рядом.

— Это правда, — убеждает чиновника Анну. — Это на самом деле правда. Вот всё, что у меня есть.

Она протягивает пропуск, выданный ей в лагере для перемещенных лиц. Там ее фотография и отпечаток большого пальца.

Он кидает на пропуск взгляд, но даже не пытается взять его в руки. Анна съеживается на стуле. Вице-консул хмурится и переводит на нее взгляд.

— Сколько вам лет, мисс Франк? Если мне дозволено вас об этом спросить.

Анна сглатывает ком в горле.

— Семнадцать.

— Семнадцать. А ваши родители знают о вашем визите к нам?

— Моя мать умерла, — говорит она.

— Мои соболезнования. А отец?

— Он жив.

— Нет, я имею в виду, в курсе ли он вашего решения?

Говори правду! — советует ей Марго.

— Он знает о нем. Да.

— Тогда где же он?

Анна колеблется, выбирая между правдой и ложью.

— У него нет планов эмигрировать. Пока еще.

— Значит, вы здесь одна. Без него.

Она выбирает неудобную правду.

— Он не одобряет

моего решения.

Вице-консул снимает очки с носа и теребит пальцами.

— Понимаете, мисс Франк, подача документов на эмиграцию — процесс ответственный. Хотя правила для этого ясные. Нужны сведения из полиции, справки, финансовая поддержка. Я уж не говорю о разных сборах, которые могут оказаться значительными.

Анна не сводит с него глаз.

Анна, что ты здесь делаешь? — неожиданно спрашивает сестра. — Извинись за потраченное на тебя время и иди домой!

Но увещевания Марго только подвигают Анну к дальнейшему. Она уже на пороге отчаяния. Ни бумаг из полиции, ни справок, ни финансовой поддержки, ни даже денег для сборов. У нее есть единственное свидетельство ее права взывать о помощи. Она закатывает рукав платья и яростно стирает пудру на номере.

— Посмотрите, пожалуйста! — требует она, выставляя на обозрение номер, который теперь хорошо виден: А-20563. — Вы должны знать, что это значит.

Морщины на лице вице-консула стали глубже. Но в остальном ее отчаяние не произвело на него видимого впечатления. Чиновник только покачал головой.

— Мисс Франк, — говорит он ей по-английски. — Мне нужно некоторое время. Пожалуйста, подождите снаружи!

Оказавшись вновь в переполненном вестибюле, Анна ждет. Настроение у нее хуже скверного. Безнадежность. Наискось от нее худая голландка пытается развеселить своих утомившихся от ничегонеделания малышей песенкой:

Вон утята, посмотри, Фалера-фалери…

Анна закрывает глаза, но вновь открывает, услышав скрип открываемой входной двери. Ее охватывает злость и стыд. На пороге в мешковатом костюме и сдвинутой на бок фетровой шляпе стоит отец. Взгляд его безошибочно узнаваем, он снимает шляпу и устало говорит:

— Ну, дочка! Пойдем-ка домой.

Трамвай переполнен. Свободных мест нет, так что им приходится стоять все время пути. Оба молчат. Увидев Пима в консульстве, она не стала устраивать сцен. Да и какой был бы в этом смысл? Поэтому она собрала волю в кулак и ждала у двери, пока Пим говорил с вице-консулом. Молча смотрела, как обмениваются рукопожатиями мужчины, двое заговорщиков, договорившихся о ее поимке. На остановке Бульвар Рузвельта трамвай со скрежетом останавливается. В толчее пассажиров она чувствует, как Пим берет ее за руку. Наверное, из отцовских чувств. Или боится, что она может сбежать? Какая разница. Пим думает, что посадил ее в клетку. Но на самом деле Анна Франк уже вырвалась из нее на волю.

Когда они вернулись домой, Пим задерживается там ровно столько, сколько нужно, чтобы выпить стакан воды, а свою дочь Анну поручает заботам Дассы.

Анна по-прежнему молчит. Бросает свою сумку, падает в кресло, осматривается. Дасса стоит на пороге кухни, вытирает руки о фартук, оценивает ситуацию острым лисьим взглядом.

— Я должен вернуться в контору, — объявляет Пим, — могу вернуться довольно поздно. Пожалуйста, не ждите меня к ужину, — говорит он новоявленной госпоже Франк и машинально клюет ее в щеку.