Ассы в деле
Шрифт:
– Ладно, тогда мы пойдем. Нас сильно поджимают сроки.
– Был рад впервые поговорить с вами с глазу на лампу. Вы вообще почаще заходите, доктор. Каждое ваше дело для меня - пир духа.
– Непременно, зайду.
– Правда, Дэвид, мне очень жаль. До скорой встречи.
Фигура в сером плаще, казавшаяся в начале продолжением гардин, при более близком рассмотрении оказалась лейтенантом Хиничем. Он был бледен, и очевидно все еще переживал безвременную смерть напарника.
– Ах, Нина, когда это случилось, я подумал, а чтобы предпринял на моем месте капитан Старски. И сразу же вспомнил про вас. Вот, полюбуйтесь.
Он
Нина смотрела на нее, не отводя взгляда почти минуту.
– Вот я тоже никогда не видел ничего подобного. Отверстие слишком большое для бластера, но слишком маленькое для протуберомета. Но и это еще не все, - он сунул руку в карман плаща и достал пакет, на дне которого блеснуло нечто металлическое.
– Этот свинцовый шарик мы достали из его переносицы. Экспертиза показала, что разогретый до температуры четыреста градусов Цельсия, теряя скорость и энергию он влетел в затылок, уничтожил мозг и застрял в лицевых костях.
– Ужасная, отвратительная смерть.
– Вы абсолютно правы, мисс. Наша основная версия - маньяк извращенец имеющий доступ к секретному оружию.
"У нас была такая версия в тот раз, когда умер Старски", - хотела было сказать Нина, но прикусила язык.
– Как в тот раз, - сказал Хинич.- совсем как в тот раз.
– И все же, тогда выяснилось, что маньяк не имел отношения к письмам.
– Мы будем рады другим гипотезам. Так или иначе, мы проверили по базе и установили круг подозреваемых - тех, у кого есть психические расстройства, кто разбирается в оружии и имеет доступ к секретным разработкам. Спасибо Миннапу за содействие.
– И каков этот круг?
– О, это очень широкий круг. Порядка полутора тысяч человек.
– Так много?
– На Земле живет пятьдесят миллиардов человек и нечеловек, Миннап развивает технологии, а мир вокруг полон стрессов. И каждый тысячный, кто сейчас сотрудничает с Министерством хоть раз пытался завоевать мир с помощью сверхоружия. Им надо как-то разобраться с отделом кадров...
– Секунду, вы хотите сказать, что недавно пятнадцать раз мир стоял на грани порабощения.
– Эй-эй! Во-первых, мне об этом сообщили только потому, что я работаю с такими важными персонами как вы, так что потише. Во-вторых, я же сказал - "хоть раз". Попыток было сорок.
– И как их остановили?
– Инициацией.
– Вампиры? Они существуют?!
– Секс.
– Ладно, вернемся к нашим трупам. А если поступить проще и поискать среди врагов Рональда.
– Рональд ибн Рональд был одним из влиятельнийших людей в галактике. Он владел Космо-Колой мисс, так что круг его врагов включал не только миллионы людей, но и целые расы. Вы когда-нибудь слышали про факромины?
– Нет, увы.
– Это когда-то был основной ингредиент Космо-Колы, до тех пор пока не раскрылось, что бактерии эти разумны. Компания до сих пор выплачивает репарации. Факромины с тех пор каждые одиннадцать минут отмечают микросекунду геноцида взрывая гипоталамус первому попавшемуся работнику корпорации, - он посмотрел на труп, - Но нам это не поможет, его гипоталамус уничтожен свинцом.
– Кстати, а что это лежит рядом. Странная штука, не орудие ли убийства.
– О не, мисс, это старинная бумажная книга, обработанная специальным консервирующим веществом. Фактически -
Нина повернулась, осматривая полки, которые приняла в начале за элементы дизайна. На четвертой полке, одиннадцатой справа стояла иллюстрированная энциклопедия огнестрельного оружия. Корешком внутрь.
Питер держался мужественно, во всяком случае, по его лицу Воннел не мог понять насколько тому плохо. Они покинули отделение полиции и отправились в Центральный Парк округа. Тут было ровно девяносто четыре дерева, и рядом с каждым толпились туристы. Многочисленные фотовспышки освещали угрюмые лица киборгов-охранников, безуспешно пытавшихся вытеснить публику за пределы газонов.
– Для начала неплохо было бы разобраться почему у вас все так паршиво с любовью.
– Я уточню, речь идет об отношении полов. Мы любим, просто обожаем наших детей и родителей, наша дружба не слабее чем у людей, и есть дружеская ревность. Но вот с отношениями связанными с продолжением рода как-то не сложилось.
– Этому должны быть объективные причины.
– О, они есть, - единорог впервые улыбнулся, - Я включил их в свое исследование. Дело в том, что ваши гены, как и гены большинства рас, скрещиваются и комбинируются, наши же гены смешиваются. У вас подобная теория называлась когда-то, кажется моделью Менделя, и была опровергнута. Ваше потомство комбинирует признаки, полученные от разных родителей, создавая новые. У нас же полностью однородные гены, а также почти нет фенотипической изменчивости.
– Вы одинаковые.
– Да. Внешне почти абсолютно. Да и по характеру. А если сравнивать с людьми, вы в этом смысле более разнообразны.
– Я не понимаю? Как же эволюция, изменчивость. Закрепление удачных мутаций.
– А это ни чуть не мешает. Напротив, удачные мутации распространяются на весь генотип.
– Отлично, я все понял, - сказал доктор Воннел, - Теперь перейдем к вашей избраннице. Расскажите о ней.
– Мы вместе работали. Изучали вашу культуру, смотрели фильмы, читали стихи, слушали музыку. Искали сходства и различия, классифицировали и интерпретировали. Мы очень любили свою работу, настолько что один из нас, то есть я, увлекся. Я даже помню точку бифуркации. Это произошло в театре, ставили "Ромео и Джульетту".
Он поднял к небу большие, красивые с воттакенными ресницами глаза и ушел в воспоминания.
– Простите, где?
– Что? А? Говорю же, в театре.
– Вспомнил. Это та штука, которую смотрят глазами. Вы говорили.
– Да-да. Сейчас на вашей планете не более полусотни трупп.
– Чей труп?
– Жениха своего мертвого, чей ещё. Целуй и всё. У тебя в этой сцене даже реплик нет. Ты целуешь и замертво падаешь. Потом выходит Князь с семьями и занавес. Чего непонятного?
Я лежал у гроба и, надо полагать, совсем не походил на мертвеца. Сколько лет прошло, а я до сих пор помню как горели у меня щеки и потели ладони. Я очень хотел закрыть глаза, но у меня окаменели веки и я не мог оторвать взгляда от Мерседес. Она, напротив, была бледной. Я видел как дрожали её губы - она готова была разреветься. Мы обычно сидели на химии за одной партой и почти никогда не разговаривали, я так её стеснялся. А ещё наши мамы работали в соседних цехах и пересекались в столовой. Мне было стыдно, я боялся, что мама все узнает, и от того мир катился ко всем чертям.