Ассы в деле

Магеррам Зейналов

– Я вот о чем подумал...

– Вы псих. Вы чертов сумасшедший, и угораздило же меня с вами связаться.

– Почему псих?

– Я не понимаю зачем вы это делаете, к чему разыграли этот спектакль. Сначала вы подло предаете меня, выставляя лжецом в глазах Грейс. Потом сеете в ней сомнения, потом делаете из меня сумасшедшего и немедленно это опровергаете.

– У меня выдался трудный день, меня не так часто бьют по голове...

– А-а, я понял. Вы просто издеваетесь надо мной. Мстите за неприятную ситуацию, в которую вы из-за меня попали. Но не кажется ли

вам, что вы малость переборщили?

– Очень может быть.

– И это всё?! Вам больше нечего сказать?!

Питер вскочил и медленным шагом киношного чудовища направился к доктору. Голова опустилась на уровень плеч, шея исчезла, на спине под одеждой в предвкушении зашевелились мускулы. Рог Питера был нацелен Воннелу в самую переносицу.

Воннел вскочил и стал пятиться к окну. Можно было вот прямо сейчас выложить перед единорогом все карты, но станет ли он слушать, да и поверит ли, после такой серии обманов?

Страх придал доктору новые силы, деликатно спрятался за кулисами, и Воннел вдруг услышал собственный спокойный и не такой противно высокий голос. Так мог говорить лектор или дорогой психолог.

– Вы меня прервали, а я так хотел рассказать кое-что интересное.

Питер не отвечал, а продолжал надвигаться. Вот он прошел мимо кровати на которой только-что лежал Воннел, и тот с ужасом подумал, что останься он там - уже был бы покойником. Комната вдруг стала сразу очень большой и очень маленькой.

– Я кое-что понял о любви.

– Мне плевать, - тоже чужим голосом просипел Питер.

– Вы все разные, все равно разные внутри. Вот помощник вашего будущего тестя с удовольствием бил меня по лицу. А вот вы, например, на это не способны.

Питер ответил ухмылкой, которая переводилась как "посмотрим".

– Так вот. Внутренней сущности вполне достаточно чтобы люди... то есть единороги, отилчали друг друга. Даже если бы ее было мало, вы все равно бы нашли за что любить друг друга. Ведь любят за мелочь - улыбку, смех и прищур какой у нее появляется, когда она смеется. Как-будто у нее что-то на уме, но ничего плохого, - доктор понял, что его заносит.

Питер остановился.

– Вот это ты сейчас о ком?

– Не важно. Просто пример, - соврал Воннел.

И отметил, что раз диалог начался, это уже хорошо.

– И что это мне дает?

– Отсутствие любви заложено не тем что ты говорил до того - не внешними факторами. Кто вообще в этом деле смотрит на внешность?! Это механизм защиты.

– От чего.

– От ситуации подобной твоей. С вашей системой совместного вынашивания плода и синхронизацией биопроцессов, любовь противоречит принципу продолжения рода. С любовью есть риск, что один из партнеров возьмёт и влюбиться в кого другого. А это смертельно опасно... как мы уже знаем.

– Только это? Всё так легко?

– Да. И ты просто всё усложнил. Как все влюбленные.

Единорог сделал к Воннелу еще один шаг. Он был уже так близко, что доктор увидел красные прожилки вокруг его золотистых зрачков.

– Повторю свой вопрос. Что это мне дает?

Воннел вдохнул поглубже и выложил карты.

– Стокгольмский синдром? Она должна

полюбить тебя как своего пленника!

Вы разучились любить и страдать. Все что вы делаете - убожество и пошлость. Ничтожества. Вы создаете эрзац искусства, повторяете и компилируете все удачное, что создавали до вас истинные мастера. Вы пошли дальше. Стали высмеивать ценности, мораль, благородные поступки. Вы говорите - не осталось больше благородных людей, рылом не вышли. А вон их сколько - готовых идти на плаху и под пытки. Я не только про себя, будут и другие.

Вы явились в наш мир со своими дьявольскими машинами, дешевыми развлечениями, по фанвигу[6] за штуку.

Что касается профессора Гауса, он закрыл наш театр и вскоре умер от пьянства.

Несколько раз я безуспешно пытался собрать труппу. Но люди стали ленивы, никто не желал вкладывать в работу всю душу. А зрители. Они тоже измельчали. Им требовалась пошлость. Я видел как другие начали выкручиваться - ставили в постановки глупые шуточки ниже пояса. Даже в "Магбета". Да, они вставили Магбету пошлую шуточку ниже пояса!

Глава седьмая

Куклы

Она связалась с инспектором Хиничем, рассказала ему где находится логово подозреваемого. Затем подняла с дивана Боузера и уже у дверей оглянулась. На столе лежала кукла - Коломбина. В неясном порыве она схватила куклу и сунула в дорожную сумку рядом с боеприпасами.

– Бежим, надо успеть до полиции.

Боузер кивнул.

Они сели во флаер и уже через четыре минуты были на месте.

Театр "Стреляющие ружья Дюррена" занимал первый этаж позеленевшего от времени здания. Из под облупившейся краски то там то здесь торчали проплешины изопломена. Этот материал не использовали в строительстве уже лет сто а то и больше. Нина вдруг вспомнила, что запритили его из-за низкой токсичности, лишавшей работы экологов.

– Итак Боуз, этот человек - обычный маньяк. Коварный, хитрый, но всего лишь маньяк. Стреляет он похуже нашего, да и оружие у него древнее. Воннела я предупредила. Меня он им не убъет при всем желании, а ты вообще крепкий орешек. Если мерзавец сбежит, мы встретим его в логове. Мы справимся вдвоем. Кроме того, Хинич будет здесь с минуты на минуту.

Боузер кивнул.

Они вошли.

Сначала они попали в длинный темный коридор. Он уходил вниз, сперва плавно, затем уклон стал круче. "Не удивительно, что этот их театр перестал быть популярным", - подумала Нина. Она остановилась.

Перед ними была дверь.

– Сейчас я ее подорву, - сказал Боузер и потянулся к рюкзаку кибертехника.

– Стой, - сказала она, отдернув его руку, - Что-то мне подсказывает, что нас сюда пригласили.

Она потянулась к ручке, нажала и дверь со скрипом поддалась.

То что оказалось за ней сильно удивило Нину.

Они стояли у вершины огромного амфитеатра. От двери вниз вела ковровая дорожка. Три, а то и четыре дюжины рядов стульев завершались внизу круглой сценой. Над сценой же висело огромное светящееся сооружение из стекла. Оно горело множеством мелких огоньков. Их свет рассеивался и преломлялся сквозь стекло, создавая великолепные блики(?).