Атаман Устя
Шрифт:
Она шагнула ближе… Это холстъ… Имъ прикрыто что-то, лежащее на земл… И вонъ съ краю, ближе къ ней, виднются изъ-подъ благо холста обутыя въ сапоги и вытянутыя ноги.
Устя бросилась, сорвала холстъ и, трясясь всмъ тломъ, стояла и глядла безъ вопля, безъ слова, безъ звука…
Онъ лежалъ тутъ протянувшись — будто спалъ на трав подъ деревомъ.
Устя тихо простонала, грудь стало подымать, бить, надрывать судорогой и наконецъ горькое и безпомощное женское рыданіе огласило спящій поселокъ и
Устя упала около него на колни, обвила руками и приподняла мертвую голову. И, страстно прижимая холодное лицо къ своему лицу, цловала безъ конца полуоткрытые глаза съ онмвшими вками.
Давно ли онъ отвчалъ на ея поцлуи… А теперь?
— Ну, что-жъ? И конецъ… Конецъ!.. шептала она ему въ лицо. Все-таки мы любились. Все-таки я знаю, что было…
И двушка легла на траву около «любаго», говорила съ нимъ, шептала ему страстно въ лицо, общала ему непремнно что-то, какъ только солнце встанетъ.
И долго не могла она оторваться отъ него…
Орликъ, очнувшись уже передъ разсвтомъ и не найдя Усти на кровати, бросился со всхъ ногъ къ хат атамана. По дорог онъ увидлъ блвшій подъ деревомъ холстъ и тоже остановился и приблизился.
Мертвый капралъ лежалъ на трав, но Усти не было…
— Вишь, точно почиваетъ барчукъ-то! подумалось и эсаулу. Но гд-же атаманъ?
И Орликъ побжалъ къ развалин на пригорк… Тамъ былъ свтъ въ окн, и въ горниц двигалась фигура…
— Не видала его… Или ужъ видла и ушла, выговорилъ Орликъ вслухъ… Чудно! Холстъ она сняла. Врно. Стало, видла и ужъ бросила…
Замтивъ свтъ и внизу, онъ быстро вошелъ на крыльцо.
— Ефремычъ, кликнулъ онъ тихо.
— Нтъ его… отозвалась другая мордовка, замнившая Ордунью, и вышла къ эсаулу. — Его атаманъ послалъ поднять двухъ ребятъ.
— Зачмъ?
— Хоронить, вишь. Лопаты указалъ захватить.
— Сейчасъ, ночью?
— Сейчасъ.
— Что онъ, какъ? безпокойно спросилъ Орликъ.
— Что то-ись! позвывая отозвалась мордовка.
— О, дура! ничего не замтила, какъ атаманъ изъ себя?.. Страшенъ?.. Ну?..
— Ничего… какъ завсегда… Подь… Онъ не спитъ. Слышь, шагаетъ у себя…
Орликъ поднялся наверхъ по скрипучей лстниц…
— Устя! окликнулъ онъ нсколько тревожно.
Шорохъ слышался во второй границ, но отвта не было.
— Устя! громче произнесъ онъ.
— Здсь!.. хрипло отозвался голосъ, и Орлику показалось, что это не голосъ Усти… Это былъ будто другой, старый, разбитый и надорванный голосъ.
Орликъ отворилъ дверь, вошелъ и отступилъ на шагъ…
Среди горницы стояла передъ нимъ женщина въ красной юбк съ фартукомъ, въ блой рубах, расшитой по вороту и рукавамъ. Она надвала на шею ожерелье изъ бусъ и монетъ.
— Что ты! Богъ съ тобой! воскликнулъ Орликъ изумляясь…
Она обернулась,
И красива была эта женщина, и страшна…
Въ первый разъ видлъ Орликъ Устю въ двичьемъ наряд, въ которомъ теперь даже трудно было признать атамана.
— Зачмъ ты вырядился? промолвилъ онъ.
— Пора… Думала для города, а вотъ для похоронъ!
И Устя улыбнулась, глянувъ на Орлика. Сердце дрогнуло въ эсаул отъ этой улыбки.
— Что ты затяла? Лягъ. Погляди на себя… Хворая. Завтра мы все сдлаемъ, что пожелаешь.
— Нтъ; надо скоре. Я послала Ефремыча… произнесла Устя и, прицпивъ ленту на поясъ, прибавила, оглядывая себя: эхъ косы то нту… острижена… А была на станиц коса и долгая, чуть не до земли.
И отъ этого надорваннаго, хриповатаго голоса Орлику стало опять жутко.
— Атаманъ, полно… Устя, родная… забормоталъ онъ, смущаясь. — Обожди до утра. Прилягъ. Тебя сломило… Обойдется… Богъ милостивъ. Завтра мы все… Я позову этого Терентьича, и онъ все самъ…
— Нтъ, нтъ. Не хочу. Избави Богъ. Пусть сидитъ запертой! Пусть не знаетъ… А мы скоре… скоре!.. Не терпится мн… Да вонъ, слышь…
Внизу раздались голоса и шаги.
— Вонъ они. Сейчасъ и справимъ все… Ну, эсаулъ, поди домой. Мы безъ тебя все…
— Нтъ, я отъ тебя не отойду! вскрикнулъ Орликъ.
Двушка видимо колебалась; затмъ, помолчавъ, вымолвила, страшно улыбаясь:
— Ну, помогай… Что-жъ. Теб и помогать… Ты убилъ, теб и хоронить…
Устя такъ произнесла слова эти, что Орликъ не вытерплъ. И его схватила судорога за горло, будто отъ слезъ.
— Устя, прости меня! промолвилъ онъ упавшимъ голосомъ.
— Простить? Что-жъ? Божья воля!
И опять она молчала мгновенье.
— Простить? Да, я прощу… прощу… Помогай мн. Общай не перечить ни словомъ — и я прощу…
— Все, что укажешь… Хоть на край свта пойду.
— Ну, ладно… Идемъ хоронить… Ступай — укажи нести… къ берегу.
Устя хотла сказать его, но не осилила въ себ какое-то чувство, которое не позволяло ей сказать это слово.
— Зачмъ? удивился Орликъ. — Куда къ берегу?
— Общалъ не перечить…
— Изволь, изволь… все…
И Орликъ бросился внизъ, гд стояли приведенные Ефремычемъ Ванька Лысый и Блоусъ, каждый съ двумя лопатами на плечахъ.
— Ихъ поднять указалъ атаманъ? спросилъ онъ.
— Да, ихъ двухъ только; боле никого, отвчалъ Ефремычъ. — Да вотъ лопаты указалъ. Знать, могилу копать будемъ.
Орликъ сообразилъ, что Устя, изъ прихоти собравшись надть женское платье, нарочно выбрала этихъ двухъ человкъ, самыхъ безобидныхъ, добрыхъ и глупыхъ въ поселк.