Аттестат зрелости
Шрифт:
Она посмотрела мне в глаза.
— Ты меня нёс домой, а я рядом с тобой как будто висела.
Альбина замолчала, прищурилась, глядя мне в глаза. Я улыбнулся ей, потом продолжил увлекательнейшее занятие по выскребанию остатков сгущенку из банки. Поднял глаза на неё, счастливо засмеялся:
— Жрать охота, сил нет! Хорошо, что хорошо кончается!
И указал на пустую банку:
— К сгущенке это не относится.
— Он меня зарезал? — тихо спросила она. Я вздохнул:
— Всё нормально, Аль…
— Какое, к
И вдруг, задумавшись, выдала:
— Надо в милицию позвонить!
— Яичницу жарь! — я повысил голос.
— Хорошо, — кротко ответила девушка, вставая и поворачиваясь к плите.
Я же направился в ванную — умыться, привести себя в порядок. В ванне валялась когда-то беленькая с меховой опушкой куртка подкладкой наружу. Вся внутренняя часть была бурой и заскорузлой от запекшейся крови. Я осторожно поднял её. Сзади на спине «красовались» два разреза. Починить, зашить такие незаметно не получится. Кроме того, был разодран правый рукав в районе локтя — видимо, Альбина, когда падала, приложилась.
Я вздохнул. На полу в большом тазу в воде лежали замоченные джинсы. Я тронул воду. Холодная. А то с Альки станется, начнёт кровь застирывать в кипятке. Удивительно, но сам я в крови совсем не испачкался.
Умылся, причесался, вытерся. Посмотрел на себя в зеркало и усмехнулся. В конце концов, могу я свою девушку одеть-обуть нормально и со вкусом? Я принял решение.
— Алька! — зашёл я на кухню и провозгласил. — У меня есть идея и я её думаю!
— Это здорово, — хмуро отозвалась Альбина, раскладывая яичницу по тарелкам. — У меня тут кусок сыра был. Я его потерла. Ты же ничего не имеешь против тертого сыра в яичнице?
— Конечно, не имею! — ответил я.
— Садись!
Алька снова села напротив меня.
— Приятного аппетита.
— Спасибо, взаимно!
Минут пять мы поглощали завтрак, пили кофе.
— Чёрт, чёрт! — буркнула Альбина. — Вот ведь незадача…
— Аль, — продолжил я. — Я тут подумал, поехали сейчас со мной в одно место, а?
— Куда? — удивилась она.
— Прикид тебе фирмовый подберем! Только мне один звонок надо выдать.
— Да ну, — отмахнулась Альбина. — Мне бы сейчас полежать, отдохнуть. Да и денег нет.
— Аль, тачку возьмём! — настаивал я. — По дороге в магазин заедем, поесть купим. У тебя ж дома шаром покати!
У меня с собой было сто рублей. На продукты хватит. А вещи у Гершона, памятуя его слова, всё равно сначала заказывать придётся.
— Ладно, подожди, соберусь, — вздохнула Альбина. — А ты пока сходи к соседям. У них телефон есть.
Не скажу, что соседи Альбины обрадовались моему визиту и просьбе дать позвонить. Тем не менее, телефон дали и даже подсказали номер службы вызова такси. Диспетчер обещал, что машина будет через десять минут. Фарцовщик тоже оказался
— Собирайся быстрее! — поторопил я девушку.
— Сейчас, — хмуро ответила она из комнаты. — У меня и одеть-то теперь нечего.
Она вышла в прихожую в старом сиреневом пальто, посмотрела на меня, ожидая моей реакции. Не дождалась.
— Я в нём в институте еще ходила, — сообщила она. — Есть еще одно, поновее, но уж совсем зимнее-презимнее. С меховым воротником.
И добавила:
— Сука Димочка! Завтра на работе прокляну. Прыщами изойдёт.
— Ерунда, — отмахнулся я. — Разберемся!
Мы вышли на улицу. Я вдохнул свежий осенний воздух, почувствовал, как закружилась голова. Рядом Альбина ухватила меня за рукав. Ей тоже нездоровилось.
— Может, ну их? — жалобно спросила она. — Потом съездим?
— Нет, — мотнул я головой. — Потом мы не съездим. У меня школа, у тебя работа…
Гершон Самуэльевич при виде меня с подругой в восторг отнюдь не пришел. Конечно, в квартиру он пустил, но прошипел:
— Антон! Я же просил никого ко мне не водить!
— Гершон Самуэльевич! — возразил я. — Чрезвычайные обстоятельства! Это моя девушка. Её вчера обокрали. Чуть ли не раздели. Ей теперь носить нечего. Видите, в каком она виде?
Еврей нахмурился, поворчал немного, буркнул:
— Идите на кухню. Я сейчас…
— И это, — бросил он нам в спину. — Чай, кофе, знаешь, где лежит. Чайник только вскипел.
Мы с Альбиной успели выпить по чашке кофе, съесть одну большую шоколадку, оказавшуюся на столе весьма кстати, когда фарцовщик вернулся.
Он протянул мне бумажку с цифрами:
— Это телефон Зинаиды Михайловны, директора ЦУМа. Позвонишь ей, представишься, скажешь, от меня, и обо всём договоритесь. Понял?
Я молчал.
— В ЦУМе есть закрытая секция, — пояснил Гершон Самуэльевич. — Для некоторых «товарищей».
Он произнес слово «товарищей» с такой язвительной интонацией, что сразу стало понятно, что слово обязательно должно быть в кавычках.
— Она постарается приобщить вас к числу этих «товарищей». Но на один раз. Теперь понял?
Я кивнул.
— Только цены там, — еврей хмыкнул и осклабился. — Имейте ввиду, молодые люди, со ста рублями там лучше не показываться.
— Ваш поставщик? — догадался я.
— Один из них, — согласился фарцовщик и посоветовал. — Сегодня не звоните, выходной всё-таки.
Он поманил меня рукой в сторону зала. Я встал, направился за ним.
— Антон, — вполголоса сказал он. — У меня есть один знакомый, который хотел бы обратиться к вам за помощью.
— Отлично! — обрадовался я. — Давайте, с удовольствием поможем, чем сможем.
— У него ревматоидный артрит, — удовлетворенно продолжил еврей. — Ему 68 лет. Он готов, скажем, расстаться с тремя тысячами рублей.